Отрывки из сказочного романа Ирины Репьёвой «Мальчик Новый год»
     
     Мама Дедушки Мороза и мальчика Нового года
     Среди ночи мальчик Новый год проснулся. Вспомнив, что больше не томится в мрачном погребе, он беззвучно рассмеялся. Его ликование поддерживала та мысль, что он стал, наконец-то, окружать себя друзьями. Правда, его новые товарищи, которых он подцепил в лесу нынче за день, были все, как один, невзрачными двойниками, а в глазах игрушечной общественности -  «испорченными» по самой своей природе, этот мальчик и не надеялся обрести приятелей доброго нрава и благородного происхождения.
     Легко стать порядочным человеком, думал он, если появился на свет от честной матери. Но попробуй выжить, если явился в мир как чьи-то, смытые в тазик человеческие недостатки! Несчастье мальчика Нового Года заключалось в том, что он был не просто сыном дурной женщины, он был её двойником. А его матушкой даже не человек, а зверь, правда, из тонкого и очень хрупкого фарфора, - нелепая игрушка, коварная и холодная Свинья-копилка. Именно она и увела его год назад обманом из дома дедушки Мороза, к которому мальчик только-только тогда начал привыкать.
     И вот, проснувшись среди ночи, он сначала обрадовался тому, что на свободе, а потом принялся привычно злиться на свою злокозненную мать. Да и старшего братца, дедушку Мороза, недобрыми словами припечатывал, хотя тот даже не подозревал о своём родстве с Новым Годом. Мальчишка ему об этом не рассказывал. «И всё же, - шипел Новый Год, - он виноват передо мной уже в том, что плохо искал меня. А если не нашёл, значит, не старался. Значит, не захотел найти. Значит, я был ему в тягость. Значит, ему одному лучше. Совсем как Свинье-копилке!»
     Мальчик даже не догадывался, что всего огромного волшебства старшего брата не хватило бы на то, чтобы напасть на его след. Свинья умудрилась крепко-накрепко заварить заклятием вход в погреб, в котором нашла его Елизавета. И Новый Год слишком привык лелеять в себе желание отомстить матери и брату. «Отплачу, отплачу!» - шептал он и сейчас, с силой сжимая кулаки, так что ногти его больно впивались в кожу. - Накажу их обоих!»
     Он прожил на свете так мало, всего три года, хотя и выглядел на 11 лет, что ему и в голову не приходило, что и волшебники не всесильны. И они, бывает, теряются перед злом, когда его слишком много, оказываются не готовыми к его нападению, слабеют под его ударами, не могут сразу перед ним собраться. Но ему было известно и то, что простые люди с чистыми сердцами подчас могущественнее колдунов и халдеев, и потому он не торопился отвести Елизавету к «Т», наблюдая за ней. С этой девочкой ему было спокойней.  
     А дедушка Мороз и не догадывался, куда и зачем ушёл от него Новый Год, в какую  сторону подался. Мир так велик, что даже при огромном желании невозможно заглянуть в каждую его нору, в каждый подвал, в каждую пещеру или на каждый чердак. Именно поэтому детям лучше и не уходить из родного дома! Старик честно и с болью в сердце искал своего воспитанника, которого успел полюбить. Но так и не напал на его след.
     Что же касается появления на свет мальчика Нового Года, то это, как говорится, была тайна, покрытая мраком. Однажды Свинья-копилка, зазевавшись в ванной комнате, засмотревшись на своё изображение в серебряном зеркальце, нечаянно смыла мальчика Нового Года со своей души - прямо в тазик: не уследила за ним и собой.
     Когда она заметила его среди мыльных радужных пузырей, то вытаращила на него упорные чёрные глазки и на пять минут обмерла. Понимая, что такого большого мальчика ей уже никогда не затолкать обратно в тесную каморку своей души, в тёмный загончик её внутреннего мирка, она заголосила, захрюкала, забегала в панике по квартире. Но тут же и сообразила, как надо действовать. И помчалась к шкафу за тряпкой, чтобы накинуть её на ребёнка: не дай Дед - Всем Должник, кто-нибудь увидит мальчика в её волшебном тазу через окошко, что смотрело на улицу. А необходимо поведать вам, дорогие читатели, что маленькие дети, лет пяти-шести, в возрасте которых Новый Год появился на игрушечный свет, редко подозревают родную матушку в чём-нибудь дурном. Они ещё так мало знают о ней, что и без доказательств уверены: она лучше всех остальных матерей на свете. Да так чаще всего и бывает. На свете много прекрасных женщин. Потому и мальчик, сидя в тазу, в грязной пене, лишь доверчиво светил матушке своей влюбленной белозубой улыбкой.
     И почему он не изучил её лучше в ту пору, когда ещё кувыркался в лохани материнской души? Почему не понял, что во всех делах, которые касались её выгоды, Свинья, старавшаяся  чужим казаться существом беззащитным и хрупким, - сделана из фарфора! - могла становиться резкой и грубой, угрюмой и холодно расчётливой? Всем известно, что свиньи умны, как собаки. Но в отличие от собак, они иной раз способны пожирать собственное потомство. И делают это не в состоянии помрачения ума, а единственно потому, что им забыли принести поесть. Свиньи не умеют смиренно терпеть, да и жалеть других тоже, - вот причина их дикости. А эта Свинья, к тому же, настолько любила себя одну, что искренне считала себя святой! Да-да! Более того, она просто обожала своё затянувшееся одиночество в пятиэтажном, принадлежавшем лично ей доме-свинарнике, с множеством квартир. Превратив одну из них в хлев, она могла с удобствами устроиться в соседней, где было капельку почище.  
      У этой Свиньи было два любимых занятия. Днём она подрёмывала на диване в розовом, коротком халате, подставив вентилятору голые и толстые ноги. А ночью бодрствовала в кресле перед телевизором, закутавшись в тёплый плед. День давно смешался у неё с ночью, вечер с утром, потому что с тех самых пор, как она превратилась в Свинью-копилку, она ни дня ни за кого не отвечала. Никто, кроме её старшего сына, и не вспоминал о том, что эта розовая фарфоровая свинка была некогда доброй и милой Снегурочкой. Так давно это было. И, по правде сказать, дьявольское честолюбие мальчика, его гордость и злость достались ему от родной матушки. Ведь с кем бы Свинья ни беседовала, она всегда нахваливала одну себя. О чём бы ни заводила речь, всё сводилось к её радостному убеждению: «А мне в моём хлеву лучше! А мне в моём хлеву лучше!» И то была главная мысль её жизни.    
     Когда мальчик народился, Свинья отчаивалась только первые пять минут. Она вовсе не была плаксой, как некоторые женщины. Нет, она всегда сначала терялась перед новой бедой, а потом ярилась на неё, как на обидчицу. Надо отметить, что к Новому Году перешла и эта её беспощадная ярость. Когда истекли первые минуты жизни младшего сына, разъяренная его рождением Свинья вытащила из тазика столь некстати свалившегося с её души ребёнка, вытерла его насухо, сунула в детские штанишки выросшего, старшего сына, который давно жил где-то далёко, а где именно Свинья не интересовалась, отступила от мальчика на шаг, прищурилась, отмечая не без гордости, что он похож на неё, какой она была в молодости, в снегурочках, а затем быстренько придумала для себя благородную легенду. На случай, если на улице встретится знакомый, когда она поведет этого мальчоночку в лес. Если увидят возле неё малыша в столь поздний час, она объяснит, что это - сынок её соседки. Свинья, де, вывела его к ночи на прогулку, чтобы тот подышал свежим воздухом. У неё, Свиньи нет собственных новых детей. Сын у неё один, дед Мороз, и тот где-то вечно шляется. И потому она, как святая женщина, заботится о детях своих соседей.
     Придумав эту легенду, Свинья с облегчением вздохнула и потащила мальчика в лес, куда обычно и приводили новорожденных двойников екоторые трусливые волшебники. Она даже забыла малыша покормить. Нет, Свинья вовсе не замышляла поступить с ним как злая царица из сказки про семерых богатырей - отвести в чащу бора «на съедение волкам». Она думала о себе хорошо и поэтому в своих мыслях пыталась избежать слов, вроде «на съедение» или «умер с голоду». Она выразилась иначе, изящнее. Мол, от всей души надеется, что и без неё мальчик не пропадёт. Не пропала же она в своей жизни! Да к тому же, игрушечный мир просто полнится добрыми волшебниками. Они, вместо неё, её сынку и помогут! В лесах полно и других двойников. Они - собратья этого маленького прелестника. Смотришь: кто-нибудь и полюбит его - вместо неё! Она вовсе не хотела его умерщвлять - ни-ни, она ведь - святая свинья! Она желала только одного - поскорее снять с себя ответственность за столь внезапно проявившиеся, а прежде столь тщательно скрываемые ею недостатки.
     Так и привела она мальчугана к самой ночи в овраг, ледяной и глубокий. И сказала ему, нежно хрюкнув, что непременно за ним вернётся. Вот только не уточнила когда. Это была её ма-а-аленькая свинячья хитрость! А, бросив мальчика, Свинья побежала, скорее, прочь, осторожно постукивая копытцами коротеньких и толстых ножек, дабы не привлечь к себе внимание лесных волков. Они ведь, хоть и были игрушечными, просто обожали фарфоровую поросятину!
     А мальчик, которому мать в суматохе даже не дала имени, всю ночь, а потом и весь день, и ещё день, и ещё ночь, голодный и замёрзший, сидел на большом камне и смотрел- смотрел из своего глубокого оврага то на игрушечное деревянное солнце, то на стеклянные, бледно окрашенные звёзды - пуговицы. И гадал, с появлением какой звезды появится его мама. А она никогда и не ходила по звёздам. Она по ночам любила смотреть телевизор, утонув мягком кресле.
     Он ждал её терпеливо, послушно и кротко, как лучший на свете сын - а она не вернулась. Он мёрз. От стужи у него стучали зубы - а она приятно нежилась на своём диване. Над ним бегал, не закрывая рта, страшный и громадный ветер и кричал очень жутко: «А-а-а… А-а-а», - ужасно пугая мальчика. А она пила чай на кухне, зябко кутаясь в клетчатый плед, и млела в блаженной истоме, уверенная, что мальчика уж, верно, кто-нибудь да подобрал, и он тоже где-то млеет.
      Ну а если спросят её однажды, приходил ей в голову страшный вопрос: «Где ваш младший сын?», - она лишь скорбно вздохнёт: «Я его потеряла! И теперь всю жизнь буду лежать на диване и терпеливо ждать его возвращения!» Она даже всплакнёт, обмыв клыки в  солёных слезах. Такая она была лгунья. Но самое ужасное - что ей было всё равно: обманывает она или нет. Лишь бы её опять расхваливали на все лады! На этот раз, может быть, за умение стойко переносить мнимое горе. Она всегда и во всём хотела казаться лучше всех. Как же! Она ведь - «святая»!  
     Случай привёл мальчика Нового Года в дом дедушки Мороза. Правда, перед тем малышу пришлось целый год обойти страну игр. И даже пересечь её границы, забредя в наш, человеческий мир. Тогда-то он и встретил Алёшу. За время бездомных скитаний доверчивый прежде мальчишка озлобился, стал угрюмым и скрытным. Он даже дедушке Морозу не рассказал о своей беде. Так стыдно было ему перед ним за предательство их матери. Но, в конце концов, он бы раскрыл душу участливому старику. Однако Свинья-копилка  узнала о месте его пребывания.  
     Свинье бы порадоваться за малыша! Ведь он в надёжных руках! Старший брат дал ему имя, пристроил к делу, стал водить с ёлки на ёлку, радуя его и знакомя с порядочными людьми. Сердце ребёнка оттаяло бы, опять стало бы доверчивым! Но Свинья, прослышав о том, что оба сына её собрались вместе, сначала, как обычно, оторопела, а потом начала яриться. Она  боялась разоблачения! У неё бы никогда не хватило смелости признаться в совершённом ею злодеянии. И потому она решила выкрасть мальчика и окончательно его сгубить. Никто не знает, сколько сил, времени и изобретательности ей пришлось приложить к тому, чтобы незаметно и быстро вырыть длинный волшебный туннель от дома дедушки Мороза к стране детских игр. А сколько изворотливости понадобилось, чтобы объяснить ребёнку, к которому она явилась под покровом ночи, почему не пришла за ним в холодный овраг!
     А Свинья очень торопилась выглядеть убедительной и потому перещеголяла саму себя: пожурила Нового Года за то, что он в лесу «потерялся», «не дождался» её, «сбежал», «бросил  святую и несчастную». Она внушила ему, что уходила только «на минутку», но по дороге её скосила холера, потом в бараний рог свернул радикулит, затем долго мучила чужая «свинка» и, наконец, буквально раздавил какой-то странствующий «рак». Едва она от него отвязалась, чтобы приползти к любимому сыну! Вот такими бывают свиньи! Они бывают о-о-очень изобретательными.  
     Ну а мальчик, который за время своих странствий заметно вытянулся, но не углубил характера, хотя и с трудом, но доверился матери. Заплакал на её прохладной фарфоровой груди: «Мама! Дорогая!» Да и кому верить, думал он в эти мгновения, как ни матерям нашим и отцам? Но Свинья не повела мальчика к себе домой. Она вновь его обманула! И он оказался в заколдованном подвале, в забытом людьми погребе, на границе между мирами: человеческим нашим и миром игрушечным, сказочным. Так сможет ли мальчик это Свинье простить?!       
     Со временем в темницу к нему стала наведываться Чёрная Перчатка. Её послала к Новому Году колдунья «Т». Обе они и укрепили его намерение - наказать разом всех: и «коварную мамашу», и «ледяного Мороза».   
     ….

     Синенький увидел, как мальчик Новый Год наклонился над «домиком», а потом надавил рукой на одно из его «окошек». Оно не поддавалось, и мальчик нахмурился. Ему вдруг вспомнилась история, услышанная однажды. Старший брат, Дедушка Мороз, любил поговорить с Новым Годом, занимаясь с ним рутинной домашней работой. То была история о мальчике, величиною с пальчик.
     Как-то раз в старину бесхлебной порой одни глупые родители, и такие бывают на свете, отправили детей - семерых братцев в дикий лес умирать голодной смертью. Они решили, что если их сыновьям суждено погибнуть от голода, то пусть хотя бы произойдет это не у них на глазах! Но вскоре честный сосед вернул родителям долг, и в доме вновь появился хлеб. С тех пор всеми днями и ночами несчастные отец и мать говорили только о своих сыновьях. Вернуться ли они? Смогут ли? Выживут ли одни в дремучем лесу? А вернуться, простят ли их? Только об этом и могли они теперь говорить. Одинокие, никогда больше не запирали они своего дома, чтобы дети, если они всё же выйдут из леса, не оказались перед закрытой дверью.
     Слушая эту историю, мальчик Новый год всегда глотал слезы, которые текли у него почему-то не по щекам, а сразу в горло и страшно щипали его. Хотя он не признавался в том даже самому себе, он всё ещё надеялся, что и его торопливая, горячечная мать, в конце концов, однажды одумается. И пусть не отправится его искать, хотя бы станет держать окна  своего дома открытыми. Открытыми для него, для её младшего, ненароком родившегося сына. У неё, быть может, никогда не появятся силы для раскаяния. Но открыть-то окно  проще!..    
     И вот вчера форточки в её доме были распахнуты. Правда, только на верхних этажах. Девочка Скакалочка сама это видела. А сейчас они держались на когтистых крючках. Свинья словно забаррикадировалась изнутри своей крепости - от него, от сына!
     Новый Год схватил Синенького и посветил им над Скакалочкой, которая всё ещё лежала на траве, изображая игру «классики». На одном подоконнике внутри дома Новый год разглядел горшок с геранью. «Та-ак», - с гневом подумал он: даже для горшка с цветком нашлось место в доме его мамочки, но только не для него, для сына. Мальчик мстительно сузил васильковые глаза. Он вдруг понял, что его горе не могло быть никогда исчерпано. Потому что, похоже, он будет вечно стремиться в матери, а она вечно от него убегать.   
     Света в её пятиэтажном свинарнике не было, и Новый год решил, что, скорее всего, матушка коротает вечер в загородном хлеву, на даче. Или стоит в какой-нибудь очередной очереди - это было её любимым развлечением. Потолкаешься среди народа, послушаешь, о чём народ говорит, вроде бы не так и одинока! Что ж, тогда самое время побывать в её особняке!
     Мальчик уже собрался в путь, как вдруг остановился. Ему пришло в голову, что Свинья, возможно, сидит в кустах, где-нибудь в тёмной аллейке, напротив своего дома, и, затаившись и даже не хрюкая, жадно следит чёрными пронзительными глазками за крыльцом и окнами. Пытается выследить того, кто был у неё вчера и мог вернуться. А была-то в её доме девочка Скакалочка! Её запах и остался. Боится Свинья разоблачения, боится. Несчастная! Мальчик надменно усмехнулся и, протянув руку, поднял Скакалочку с земли:
     - Вставай! Окна все заперты! Через форточку мне в хлев не проникнуть! Если только  совершить взлом… - Но взламывать замки в материнской квартире он совестился. И вдруг у него вырвалось как всхлип: - Как всё-таки мерзко, когда мать соперничает с родным сыном! Соперничает с ним в хитрости! До неё, разумеется, уже дошли слухи, что я на свободе. Вырвался, и этим ужасно уязвил её самолюбие. Она ведь думала, что ловко провела меня, когда ложью затащила в тот подвал. А я не просто на свободе, но ещё и во главе банды, нет, семьи двойников! То-то нанёс ей удар! - Но он тут же начал и жалеть свою матушку глухим-преглухим голосом: - Мучается, мучается страхами! И хотела бы рассказать о моём побеге, но должна молчать! Некому! Запуталась! Обрекла себя на вечный обман!
     Всю жизнь она вдохновенно рассказывала подругам, что она - особенная, редкая, чрезвычайно возвышенная свинья, потому что у неё совсем нет низменного тяготения к плодовитости. Свинья-богиня, можно сказать, небожительница! А потому якобы питается не свеклою и морковкой, а нектаром и амброзией. И вдруг выяснится, что и у неё есть сынок. Да к тому же, второй! Как низко она падёт тогда в глазах своих бездетных подруг! Нет, нет, Свинья просто не могла допустить этого унижения!  
     Лицо мальчика искривилось и застыло. Значит, он должен ей отплатить. Ответить злом на зло. Просто обязан сделать нечто такое, из-за чего она не смогла бы удержаться и в голос бы расхрюкалась! Выдала бы себя! Проболталась!    
     Новый Год усмехнулся. И эта усмешка сделала его лицо таким голым - без признаков тепла и человеческого сострадания, словно высветилось в чернильном вечере лицо убийцы. Оно испугало Скакалочку, и девочка отшатнулась. Мальчик заметил это и заторопил:
     - Ладно, ладно! Ступай в мою сумку! Мне надо побыстрее …. побыстрее отомстить  моей матери. Хочешь… поплачь, обо мне, ужасном!
     Он не договорил, с нетерпением дождался, пока испуганная девчонка заберётся в его большую сумку, сунул в неё Синенького, взгромоздил себе на плечо и неуверенными шагами рано познавшего горе мальчугана направился куда-то в глубь леса. Шёл мальчик недолго. Вскоре он вышел на лесную лужайку, над которой застыла, разинув рот, простодушная Луна. Но мальчику была неприятна встреча с ней. Луна словно спрашивала его: и чего ты шатаешься по лесу, маленький беспризорник. Да мальчик и был беспризорником, со всеми его понятиями и привычками. Но он не хотел напоминания о своём горе, о том, какой он плохой. Ему хотелось ощутить внутри себя нечто такое, за что он мог бы себя уважать. А такого в нём не было. И он отвернулся от света Луны. Спрятался от него.
     На лужайке на старом дубе висели «гигантские шаги» - верёвка с палкой, уцепившись за которую, можно было вращаться вокруг этого дерева, поджав под себя ноги. Мальчик достал верёвку, подпрыгнул, забрался на прикрученную к ней палку, потом с силой оттолкнулся ногой от земли, а когда взлетел, крикнул: «В Мешков!» - и растворился в воздухе. В Игралии не существовало поездов, самолётов, пароходов. В отдалённые города и деревни можно было попасть только с помощью игры или воображения, с помощью волшебных слов. Вот только, если бежать, себя не помня, как бежал когда-то дедушка Мороз-ребёнок, могло занести даже на Луну. Поэтому уже в следующее мгновение Новый год приземлился в маленьком городке на берегу игрушечного моря.
     Минут пять он шёл торопливой походкой по кривым и горбатым улицам, пока не оказался напротив тёмной, неприветливой аллеи с двумя рядами деревьев. Тут он остановился, прислушался, поднял голову: окна дома Свиньи были по-прежнему черны. Особняк хрюшки казался роскошным, но в нём не нашлось ни одной комнаты для её младшего сына. Сердце мальчика заколотилось в гневе. И всё же, из уважения к дому матушки, он решил не взламывать замок подъезда большим толстым крюком, который всегда лежал в его сумке, а отомкнуть его лёгенькой отмычкой. И всё равно он был сейчас вроде вора. Нет, нет, стать хорошим у него вряд ли когда получится! И всё из-за неё! Из-за неё! Из-за Свиньи!  
     Тихо поднявшись по лестнице на пятый этаж, осторожный Новый Год опять прислушался: не слышны ли шаги. Но никто не топал, не стучал копытами, не хрюкал, не хрипел, не повизгивал. И он опять достал свою лёгенькую отмычку. За тремя железными дверями его встретила угрюмая прихожая, оклеенная, экономии ради, дешёвой серой мешковиной, на которой не так видна была грязь. Новый Год на цыпочках прошёл в комнату, где было множество старых вещей, выброшенных кем-то на помойку, но подобранных бережливой Свиньёй. Большие запасы на «чёрный день» ей были необходимы для ощущения полноты жизненного успеха. Поэтому сама душа этой одинокой свинки была подобно амбарной книге вся исчёркана и захламлена описью чужого старья.
     Да, вещей здесь много, подумал мальчик, но порядок на складе явно отсутствует. Не было, например, полной ясности: зачем Свинья вообще жила на свете. И что ждёт её впереди? Может быть, годы, и даже целая вечность одинокой и тоскливой старости?    
      Но, может быть, вы думаете, что Свинья ни разу в жизни не вздрогнула при воспоминании о мальчике? Ни разу его не жалела? И жалела, и вздрагивала, и дрожала от невнятной жалости к нему мелкой дрожью. Иногда, к какому-нибудь игрушечному празднику даже давала себе клятвенное обещание найти мальчика и однажды его приголубить. Но очень скоро эта мысль приедалась ей, казалась скучной, лень нападала на Свинью - обычное её свойство, ведь мальчик пропадал не у неё под носом, а где-то на краю игрушечного света, и она торопилась забыться на диване в очередном сладком сне. Некому было будить в Свинье совесть! Не для кого ей было становиться хорошей!  
     Иногда, правда, ей грустно было встречаться глазами со своим отражением в зеркале. Какая она неживая стала, фарфоровая! А когда-то была милой, пригожей, ласковой Снегурочкой. Но она тотчас воодушевлялась, начинала думать о том, как изменится её жизнь, когда она сядет на императорский трон, и её совесть вновь уходила куда-то далеко, забивалась под ватными и толстыми облаками несбыточной мечты и там затаивалась.
     … Мальчик высоко поднял пылавшего огнём Синенького и осмотрелся в гневе. Тут тоже было неуютно. Свинья любила бегать по подругам (поросячье племя велико!), всюду угощаясь любимыми помоями - тоже своего рода экономия, не приходилось тратиться самой. И предпочитала собственный дом не обживать. Нет, гораздо уютнее было мальчику Новому Году у Сапожника! Наивный дурачок, по крайней мере, грел душу своею простотой и бескорыстием. А тут каждая деталь напоминала о фальши Свиньи и о её холодном лицемерии.   
     У китайского электронного пианино, которое Свинья приобрела когда-то по дешёвке, сама не зная зачем, Новый Год замер. Он узнал его. Именно на это пианино Свинья и поставила тот тазик, в котором он появился на свет. Мальчик тогда первый и единственный раз в жизни радостно воскликнул: «Мама!», - а маму так и передёрнуло от отвращения к нему, от страха. Но почему?! Почему?! Ведь первые пять минут его жизни она любовалась своим младшим сынком! Куда же потом девалась её любовь? Куда трусливо и подло сбежала?!
     Мальчик не знал, что в первые мгновения Свинья не смогла не узнать в нём былые черты Снегурочки. Снежную и свежую белизну кожи с морковным румянцем на щеках, зеленоватые ивовые брови, васильковые, кукольные глаза, широко распахнутые и доверчивые. Она любовалась не его красотой, она словно гляделась тогда в зеркало своего прошлого. И немного очнувшись от оторопи, даже расцеловала ивовые брови мальчика. Но в тот же миг и начала жестоко, мстительно перебирать в своём холодном мозгу всевозможные способы удаления от себя этого ребёнка. Нет, лучше бы она его съела, решил мальчик.   
     Но, конечно, и Свинья была по-своему наивна. Людей невозможно обманывать долго. И все знакомые этой свинки давно знали, что она фарфоровая, внутри полая и сумеречная, что на спине у неё щель, а чтобы не казаться пустой, Свинья заполняет себя разной звонкой мелочью; что она - клыкастое, хищное, только слегка одомашненное животное. Однако люди были слишком хорошо воспитаны, чтобы говорить ей: «Ей! Свинья!» Некоторые из вежливости даже делали вид, что она - хлопотливая курочка или свежий  цветочек. И дурёха от души радовалась, что опять обманула всех.
     Она думала, что достаточно пригнуть толстую голову и спрятать свои клыки под чёрную вуаль, как никто о них и не узнает. Никому не разрешала она и заглядывать в себя с фонарем через щель на её спине. Никогда не подпрыгивала на людях, чтобы не загреметь своею мелочью. И всё же окружающие не были дураками, и догадывались, какая она на самом деле. Так что все её жалкие силы и сама ничтожная жизнь напрасно уходили целиком на притворство!
     … Мальчик остановился перед комодом, уставленным всевозможными фарфоровыми безделушками - подарками многочисленных приятельниц Свиньи. «Некому тебя наказать! - вдруг зашипел малыш, теряя терпение и сжимая кулаки. - Никто не знает тебя так хорошо, как я!.. Но я-то знаю!.. Я-то вижу! Я-то тебя раскусил!.. Я! Я!.. Я тебя накажу! Тогда только ты и поймешь, наконец, каково это - когда тебя предаёт тот, кто должен по всем законам любить!»
     Его раны ещё сильнее бередились в этом доме. Он едва не плакал. Ему вспоминалось, как, два года назад, не дождавшись матери в овраге, он разбил камнем пластмассовые игрушечные кандалы - договор с нею, коварной, о том, что «он не сойдёт с места», и побрёл по лесу, не зная, для чего ему теперь и жить, преданному! Перебитые кандалы змеями тянулись за ним по следу, дребезжа на весь лес и тоже взывая: «Мама! Мама!»
     Ему несказанно повезло, когда один двойничок поведал ему о знаменитом на весь мир добряке дедушке Морозе. Дедушке, который никому не отказывает в помощи, всех удачно пристраивает. И тогда мальчик отправился к нему в лес. Но и дед его разочаровал. Слишком больно напоминал он ему об их общей матери. Слишком часто рассказывал о своей любви к Свинье-копилке. А если дед любил её такой, какой она была, значит, во всем её оправдывал, значит, и сам был таким же, как она, предполагал огорченно мальчик.   
     И теперь они оба должны были получить по заслугам! Свинья забыла, что дети мстительны, когда их родители жестоки! Да, потрясла она своим предательством всю неглубокую душу своего маленького сына. Не углубила её своей любовью, хотя он в этом  очень нуждался. Не сделала её утончённой и нежной, потому что была Свиньёй. Так утони же в его страданиях! Утони!  
      Новый Год замер, переполненный объявшим его вмиг ужасом. Он никогда и не думал, что может так обезуметь от своего горя. Он буквально терял сейчас разум. Ему срочно понадобилось перебить эти страшные ощущения, и он вспомнил, как дедушка Мороз объяснял ему однажды, почему в старину, на Святой Руси, родители заводили себе трёх сыновей. Одного они отдавали Родине. Другого - Богу. Но третьего оставляли себе, чтобы он мог кормить и лелеять их в старости. Но у его матери не было третьего сына. Она не родила его для себя, потому что он никогда не был ей «нужен». Что ж, в таком случае её просто некому будет защищать!
     И рассерженный мальчишка свирепо сунул руку в карман рубашки и сжал в кулаке те несколько белых бумажек, которые взял в гостинице из чемоданчика. Тогда только он вспомнил о второй цели своего визита: надо найти письма старшего брата! Узнать его фамилию. Новый Год прошёлся с обыском по всем ящикам, но почему-то так ничего и не нашёл. Неужели Свинья не писала писем сынку Морозушке? Неужели и его забыла напрочь?..
     Он вернулся к комоду, чтобы пошарить среди фарфоровых безделушек, стал тщательно осматривать вещи на серой скатерти из мешковины. И вдруг рука его сама наткнулась на маленькую шкатулочку. Не в ней ли письма-записки? Новый год посветил в неё молчаливым, наблюдательным Синеньким и был немало изумлён, обнаружив в ней вместо бумаг коллекцию разноцветных стеклянных жучков и бабочек. Каждое насекомое было запечатано в прозрачный целлофановый пакетик и должно было выниматься специальным пинцетом, который хранился тут же. Желая рассмотреть содержимое шкатулки внимательней чуть позже, Новый год опустил коробку себе в карман.  
     И вдруг!.. Входная дверь квартиры очень осторожно скрипнула. Кто-то идёт!? Мальчишка заметался по комнате. Менее всего ему хотелось, чтобы его арестовали за взлом и кражу. Сейчас, когда он не успел даже отомстить!! Может быть, наскоро положить шкатулку на место, пока его не поймали с поличным? И он уже сунул руку в карман, но, вынимая коробку, случайно выронил на пол загадочные белые листки. Времени поднимать их не было. Тогда он решил, что, раз его собственность, то есть бумажки, останутся в доме матери, он имеет полное право взять себе шкатулку. Таково было его уличное представление о честности.  
     Мальчик и не заметил в темноте, что листки упали в любимую ермолку Свиньи, которую она надевала на голову ночью, чтобы у неё не мёрзли кончики ушей и щёк. Он торопливо выбежал на балкон. Зная от Скакалочки, что рядом, по стене дома, проходит лестница, мальчик прыгнул на неё и почти скатился вниз, в неухоженный кустарник, вырезанный из бледного и грязного пенопласта. Свинья и тут пыталась навести экономию. А ещё через полчаса он благополучно добрался до лесной гостиницы и устроился, дрожа всем телом, за стол, в своём номере. Ему было очень плохо. К множеству недостатков его матери, которые составляли его характер, прибавился ещё один - он стал мерзким и нахальным взломщиком! Мало, что он украл чёрный чемоданчик брата, похитил Татку его невесту!
     … Мальчик вернулся в гостиницу. Была ночь. Все человеческие недостатки спали. Малыш поставил шкатулку на стол, а затем приоткрыл крышку. Первое же насекомое приглянулось ему. Это была фигурка жука, которая иссиня серебряно сверкнула крыльями, будто заманивая Нового Года в неизведанные глубины неба. Мальчик не смог устоять перед соблазном. Он поднёс фигурку к свету, и тогда серебряные точки на крылышках сами выстроились стрелой, словно указывая какое-то направление. Мальчик задумался: что бы могла означать эта стрела? Куда она зовёт? Зачем?!.. Как внутри у него всё болит и трепещет! И тогда он осторожно дотронулся пинцетом до одной из точек, первой, что была справа. С ним тотчас заговорили:
     - Знаю, знаю, что ты желаешь улететь! - голос показался старым, скрипучим, но знакомым и тёплым. Мальчик онемел. Кто к нему обращается? Неужели Дед - Всем Должник?
     - Куда это я хочу улететь? - проворчал Новый Год.
     - В игру «лунки», дорогой.
     - Как это? Выходит, я держу в руках билет? Карту?.. Или приборчик для путешествия?.. Нет, нет! - запоздало закричал бедный мальчик. - Я не готов!.. Но - к чему я не готов? К чему?..  
     Он, конечно, понимал, что предлагавшееся путешествие абсолютно не входит в его планы мести. Не входило оно и в планы Тьмы. Но мальчик этот был слишком уж мальчиком, и ему вдруг ужасно захотелось удрать из надоевшей гостиницы, из леса, ото всех своих забот, от страшной ведьмы, ото всех неприятностей и счётов жизни! Но на всякий случай он спросил:
     - А когда я вернусь назад? - дрожь, наконец-то, начала уходить, словно невидимый Дед согревал его сейчас своей заботой. И Новый Год получил ответ, который желал услышать:
     - Когда захочешь, малыш! Там, наверху, ты познаешь о себе то, чего не знал до сего часа. Да-да! Чего никто тебе не говорил!..  
     И мальчик, наконец, обрадовался. Значит, впереди у него была целая ночь, ночь, полная увлекательнейших открытий и приключений?.. Подумаешь, он немного опять не поспит! Но зато ему обещали открыть что-то в нём самом! Его вроде бы жалели. А ему так надоело думать, что он - плохой, только плохой, и всё! Плохой, навсегда плохой!
     А чтобы не было страшно, он захватит с собой двойника дедушки Мороза, Синенького. У того такое доброе лицо! Даже сквозь стеарин это видно. И ещё он прихватит чёрный чемоданчик. Вдруг он опять заболеет? А к утру надо обязательно вернуться. Так он решил!
     Первая планета, на которую опустился Новый Год, подсвечивала себе сама - лепестками голубых цветов и большими грибами, висевшими вокруг него в воздухе, как медузы в морской воде. Фиолетовая земля спала. Ветер не колыхал травы, вившейся кольцами. Сухой треск старавшихся сверчков методично отсчитывал мелкие единицы местного времени. Мальчику стало не по себе. Хорошо, что с ним Синенький! Новый Год чиркнул спичкой и зажёг фитилёк на голове старичка-свечи. А в воздухе скопилось столь много нерастраченного кислорода, что огонёк занялся быстро и весело. Безмолвная планета напоминала притихший ночной склад. Правда, но ни один сторож не выскочил ни с ружьём, ни с рогатиной. Только старый поцарапанный столбик под керосиновым фонарём явно желал развеселить мальчика нелепой табличкой, в которой слишком часто встречалось слово-сорняк: «Лунки. С почтеньицем! А правила, значит, у нас такие. Надо, значит, вырыть в земле несколько лунок - с десяток, например, значит. А может быть, и больше. И связать их, значит, желобком. Пустить по желобку мячик и, значит, куда мяч твой попадёт, туда опускай и камушек. У кого, значит, накопится больше камушков, тот, значит, и выиграл. Вот какие дела чудные на этой земле творятся, значит! Благодарим тебя, Дед - Всем, значит, Должник!»
     И Новому Году подумалось, что именно такой безмолвной и окажется вся страна детских игр после того, как он отдаст её детям Тьмы. Только Игралия будет гораздо печальней, потому что превратится в сумасшедший дом. Что он задумал, этот злой, неразумный мальчик, такой поспешный в принятии решений?! Не сошёл ли с ума - от желания, во что бы то ни стало наказать свою маму? Новый Год радовался одному  - он сделает для Свиньи то, что не смог сделать для неё старший сын, дед Мороз - совершит государственный переворот и посадит матушку на императорский трон рядом с собой. Впрочем, она едва ли оценит его поступок, ведь сразу после коронации колдунья Т собирается отнять у неё разум! А разве мальчик не знал, что такое сумасшествие?
     Однажды, когда он пребывал в темнице, ему приснился ужасный сон. О том, как он разучился распознавать знакомые предметы. Когда мальчик попытался вспомнить их названия, его мысль затормозилась и застряла где-то под лобной костью, никак не желая оттуда выходить, как он не бил себя пребольно ладонью.
     Самому Новому Году казалось, что он по-прежнему разумен. Но в действительности он уже ничего не понимал. Положил во сне на тарелку котлету, взглянул на неё и отпрянул: «Что это?!.. Зачем!?» Он помнил, что раньше пользовался этим, но забыл, что с ним делают.  А когда глазами, полными ужаса, он взглянул на Чёрную Перчатку, та лишь пожала узенькими ехидными плечами: «Ешь, милый!», - но мальчик не понимал, что значит слово «ешь»; неприятное раздражение загудело в его голове, словно кто-то царапал её изнутри. Испугавшись самого себя, Новый Год кинулся к окну, взглянул в надежде на серенькое небо, но как бы «не узнал» и его. Странным, непривычным, чужым, неуютным казалось ему теперь небо. Словно мальчик смотрел на него не глазами, а спиной. И всё-то печальному мальчишке чудилось, что он сделал что-то опозорившее его, а чего, он не мог понять. И тогда он постиг в отчаянии, что не соединен больше с миром видимых вещей своим сознанием. Они были сами по себе, а он сам по себе. Они жили своей прежней жизнью, а он из неё словно выпал. Но куда?! Куда он попал?! Мир словно изменился, но только для него. И теперь его страшно раздражало, что другие люди продолжали смеяться, разговаривать и жить, как и прежде, занимаясь разными пустяками - он же стал словно дырявым. Мысли об окружающем не задерживались в нём, вываливались и исчезали. А потом у него и вовсе не стало мыслей. А затем и чувств. Он стал совсем пустым. И эта внезапная двойная потеря, чувств и мыслей, две сомкнувшиеся пустоты, две обнажившиеся пустыни, уже начали, было, поглощать его, когда он проснулся.  
     Открыв глаза в то утро, он впервые ощутил в себе душу. И очень обрадовался тому, что его душа была упруга и весела, гудела от множества мыслей и была горячей. В ней весенним соком текли от корня к вершине его чувства. Душа думала и желала, была умной и проявляла волю и силу. И тогда он понял, как важно человеку оберегать свой разум и душу. Ведь если он сойдёт с ума, его нетленная душа не узнает смерти. Она станет словно с огнём в руках бродить по двум его палящим пустыням и кричать от ужаса, не находя более связи с телом, через которое только и могла проявлять себя раньше, когда он был здоров.      
     Так хочет ли он, чтобы из-за него эта беда постигла всех волшебников? Даже если они  и заслужили суровую кару за своё легкомыслие? За то, что порождали двойников? Хочет ли он и впрямь свести с ума свою глупенькую холодную мать? А старшего брата -притворщика?.. А что, если это Дед - Всем Должник, который заботится о каждом, послал мальчику ужасный сон-предупреждение? Многое зависело сейчас от поступков Нового Года. Ведь если он не выручит колдунью, она заметно ослабеет. Без помощников на чужих планетах немногое в её силах. Но соблазн наказать лживую матушку был ещё так велик, так  искушал, что мальчик дрожал от нетерпения, думая о скором исполнении своей мести. Он должен проучить Свинью-копилку! Чтобы другие матери впредь БОЯЛИСЬ избавляться от своих детей! Чтобы они знали: когда дети вырастут, они смогут такое сотворить со своими матерями, что им и не снилось!  
     Мальчик вдруг весь вспотел от нахлынувших на него горячих чувств. Потом отдышался, потоптался на полянке с грибами-медузами, и, заглушив в себе робкие усилия совести, жалобно спросил:
     - А что это за гора в километре от меня?
     И тогда неизвестно откуда к нему явилось послушное металлическое кресло. Мальчик доверчиво опустился в него и поплыл по воздуху в коричневую даль.
     - Действительно, гора, - произнёс он, подобравшись поближе.
     Но это была не просто гора, а высоченные завалы из старых, выброшенных на помойку кукол, ватных и костяных, пластмассовых и деревянных, резиновых и нейлоновых. Так вот куда направлялись куклы-инвалиды, разжалованные до «нелюбимых»  и выставленные девчонками из дома! «Совсем как двойники!» - невесело сказал себе мальчик и свистнул: - «Совсем, как я!». И кресло, услышав его, покачалось в воздухе, соглашаясь.  
     Но на маленькой планете больше не было ничего интересного, и Новый Год вырыл в земле несколько ямок и кубарем пустил по желобку угловатый камушек, который нашёл в своём кармане. «Мяч» послушно остановился во второй лунке. Мальчик замер: а может быть, ему и правда смыться? Незаметно уйти от дел ведьмы Тьмы? От какой-либо ответственности? Так всегда поступала Свинья. Да и дедушка Чур, о котором ему рассказывал дедушка Мороз. Их общий дедушка. Зажить бы где-нибудь в пещерке на одной из планеток игры «лунки», тихо и мирно, никому не мешая, прихватив с Земли любимую собачку! И пусть Тьма делает на Земле, что хочет! Он-то здесь при чём? Неужели навеки при Тьме? Эх! Как ни взгляни на него, он всего-навсего маленький мальчик. Ему так сложно решать чужие судьбы. Он со своей-то сладить не умеет!
     А Тьма ждала от него ответа. Она желала, чтобы он сам решил своё будущее. Ей нужна была добровольная жертва. Мальчик даже в космосе слышал сейчас её дыхание. Она ведь глазастая! И он вдруг осознал, что не скроется от неё, не схоронится - негде!
     … На другую планету он переместился быстро. Она оказалась голой, тёмно-синей, холодной. Здесь стоял мороз, и крутился, завывая по-волчьи, ярко белый снежный буран. Ни одного большого дерева, за которым можно было бы спрятаться. Ни дорог, ни домов, ни людей, ни пещер. Но и на этой крошечной планете когда-то играли. Всюду валялись подарочные коробки, врытые в сугробы. Замерзающий, пронизываемый ветром, мальчик нагнулся, чтобы рассмотреть коробки и прочёл: «Исключительно добрая мама. Стерпит всё!» На другой крышке: «Мама-хлопотунья. Будете накормлены, одеты и обуты, но поцеловать вас ей будет некогда». На третьей: «Две мамы в одной упаковке. Две - в одной! Мать-и-мачеха. Замучают любовью!». Дальше шли коробки с полу стёршимися надписями: «Щедрая мамуля с кучей родственников, всегда готовых вас потискать», «Премиленький надушенный мамусик. Обожает, когда её обожают».
     Должно быть, некогда коробочку с новой мамой мог взять себе с этой планеты любой сирота. Обмёрзшие коробки и сейчас висели на дереве, раскачиваясь на ветру и угрожая сорваться, они служили бесплатным приложением к игре «лунки». Фирма благодарила игроков за хорошую игру. Но почему на свете столь много несовершенных матерей?! И как их в таком случае любить? Мальчик заплакал от жалости к самому себе. И тогда,  размахавшись от волнения руками, он поскользнулся на ледышке, резко покачнулся, потерял равновесие и полетел с маленькой тесной планеты спиною вниз, в космос. «Мама!» - закричала его душа, но её никто не услышал. И на этой планете он не узнал ни о себе, ни о людях более, что знал раньше. Неужели Дед - Всем Должник обманул? Не может быть.    
     … Мальчик падал и не видел, куда летит. В какой-то миг Новый Год решил, что разобьётся. Но в самый опасный момент добрая старая игра великодушно протянула ему руку, поймала его и аккуратно поставила на ноги на третьей планете. Едва ботинки мальчика коснулись здешней почвы, как он почувствовал, что уходит во что-то мягкое. Довольно скоро он был уже по пояс в вязкой жиже шоколадного цвета. Но только когда в его лицо, дразня, плеснула тугая волна и прилипла к щеке, он дотронулся до неё языком и понял, что это - растопленная карамель. Уцепившись за хрустящие, как сахар, кустики, Новый Год вылез из болотца, огляделся и… раскрыл рот от изумления. Планета оказалась на диво густо населена!
     О! Сколько людей теснилось тут, в сумеречной стране, слабо освещённой кострами и фонариками!  
     Перебежками, прячась за леденцовые деревца, Новый Год подобрался поближе к взрослым и в тревоге вгляделся в их лица. Люди, занятые своим делом, не замечали его. Они сновали мимо, перевозя что-то на тележках и тачках, перетаскивая на носилках. Так, может быть, это каторга? Далёкая космическая тюрьма, в которую, по слухам, желала отправить его мать? Новый Год присел на ближайшую кочку и почувствовал, как от неё поднимается ароматный дух свежей ореховой халвы. У его ноги матово блеснул кусок шоколадки, росшей среди вафельных лопухов. Мальчик растеряно улыбнулся, он любил сладкое, но его никто и никогда сладким не баловал. Только дедушка Мороз, но это было очень давно. И Новый Год стал торопливо набивать рот шоколадом и халвой, не переставая следить за снующими туда-сюда взрослыми. Одни вычерпывали из болотца жидкую карамель, заполняя ею вёдра. Другие тащили эти вёдра к сооружению, вроде одноэтажного заводика. Третьи принимали с конвейера готовые конфеты и упаковывали их в картонные и дощатые коробки. Но для кого они старались? Возможно, и на другой стороне планеты были взрослые, и они косили там длинными косами сахарные нити сладкой ваты. А может быть, обтрясали кокосовые пальмы. И Новому году опять захотелось узнать: для каких ХОЗЯЕВ усердствовали эти взрослые? Для какого НАЧАЛЬСТВА?  
     Чуть в стороне он заметил мужчину и женщину и решил подойти к ним поближе. Они топориками рубили большие вафельные доски и укладывали их в картонные коробки. Чудным духом опять дохнуло на мальчика: ванилью и коксовой стружкой. Он даже как будто немного опьянел. Новый Год спрятался за штабелями огромной, как стволы деревьев, пастилы и попытался разглядеть лица парочки. И вдруг замер, оглушённый своим открытием. Перед ним неспешно махали топорами отец и мама его противника по игре Алёшки. Он узнал их потому, что Алёшин отец заворачивал ему когда-то в алюминиевую фольгу жареную курицу, а Алёшина мама ворчала при этом: «Мальчик, неужели у тебя нет родителей? Ах, лучше бы ты вернулся к ним, мальчик!» А он и не убежал от своей мамы. Это она от его избавилась! Но как оказались здесь папа и мама Алёшки?
     Неужели сорвались с места, бросили любимую парикмахерскую и теперь рыщут по  свету в поисках единственного сына? Новому Году стало до боли завидно. И так захотелось подойти к ним, чтобы прикинуться ИХ сыном! Как это, должно быть, приятно, думал он, преданно есть вафли и курицу из родительских рук! Скоро он понял из разговора взрослых, что это не сами люди, а их полусонные тени-души, что они стали посещать планетку всего несколько дней назад и только ночами. Но даже в своих снах они продолжали трудиться для пропавшего сына. Вероятно потому, что верили в его возвращение. Держали окна своей квартиры распахнутыми! Снятыми с когтистых крючков! Для него, для сына! «Дорогого и ненаглядного! Единственного и бесценного!»   
     - Я смотрю, - оторвался от работы и тихим, смиренным голосом обратился к жене  полноватый Алёшин отец, - в этой сутолоке и Мафий Геромогенович трудится ради своих восьмерых детей! Краснокостюмов, кумир мой со школьной скамьи. Вон сколько орехов в сахаре лопатой наковырял из горы.
     Жена поправила очки и ответила ему в тон:
     - Но из Жар-птицыно тут немногие!
     Алёшин отец помолчал, а потом доверительно произнёс:
     - Знаешь, о чём я думаю?
     Жена, продолжая заворачивать вафли в бумагу, на секунду подняла на него глаза.
     - Мне кажется, что с тех пор, как Алёша пропал, я изменился.
     Жена кивнула.
     - Да, ты был похож на белый импортный шкаф. А теперь на огромный обмякший мешок. Но я думаю, что это даже хорошо. «Мешок» - доброе, необыкновенно приятное слово. Оно напоминает мне детство в деревне, большие мешки с сеном, которые мы готовили к зиме для своей кормилицы-коровы. Мы так любили её, как я не люблю сейчас даже мечту о парикмахерской. Да и дедушка Мороз приносил нам подарки в маленьких красненьких мешочках, таких уютных, что на них хотелось смотреть и смотреть!   
     - Всё-таки мало я Алёшку любил, - признался отец. - Мало с ним разговаривал. Все лучшие, самые задушевные разговоры оставлял на «потом», на «счастливое будущее». Мол, куплю парикмахерскую - вот и поговорим! Вот и будет о чём! Вот он, рай, совсем близко! О доходах начну разговаривать с сыном. О планах развития предприятия. О клиентах. Усах, бородах, лысинах и модных татуировках! А день этот счастливый так и не наступил.  
     Жена опять кивнула, не поднимая головы: она плакала. Муж тихо погладил её по голове:
     - Я думал, что Алёшка существует возле меня для того, чтобы мешаться. Чтобы препятствовать покупке парикмахерской. А, оказывается: нет его со мной, и мне уже незачем жить. Зачем мне парикмахерская, если её некому передать? Что сделал со мною наш мальчик? Чем меня привязал?  
     - Просто он твой сын, - ответила жена.
     Новый Год опять отпрянул в сторону: «просто»? «Просто» он его сын? А почему тогда  так не просто всё для Свиньи?! Как бесхитростно рассуждают эти люди! Нет, Свинья так не умеет, она всегда подозрительна и тревожна, свирепа и раздражена. Алёшкин папа не без грусти продолжал:
     - Пусть, когда сынок найдётся, получит ту профессию, что ему больше нравится. Пусть выучиться на космонавта. Кто знает, может быть, когда-нибудь я куплю ему ракету. Займу денег у Мафия Гермогеновича. Младший сын Краснокостюмовых, Вася, хочет стать космическим туристом. Может быть, наши дети вместе полетят к звёздам?  
     Жена торопливо перехватила руку супруга и встряхнула её, одобряя его намерения.
     - Или… - в голосе Алёшиного отца вновь зазвучала надежда, - или, может быть, наши внуки уродятся парикмахерами? Или хотя бы правнуки?
     Мальчик Новый год закусил губу, чтобы сдержать подступившую к сердцу зависть. Он всему здесь завидовал, всему! Каждому слову Алёшкиных папы и мамы!
     - А как тебе вон тот плакат? - спросила жена. И показала на светящуюся в небе надпись: «Каждый взрослый получает таких детей, которых заслужил в своём детстве».
     - Ты думаешь, мы были с тобой плохими детьми? Поэтому наш сын сбежал?
     - Я каждое утро кормила свою корову! Я любила её!
     - А я терпел своих ворчливых родителей. И до сих пор их люблю.  
     - Должно быть, мы просто не понимали, что были плохими.
     - А Мафий Гермогенович? В детстве он был драчуном, таким и остался, а дети у него хорошие. Да и что значит «хорошие дети»?
     - Ну, это те, которые не убегают от своих родителей. Терпеливо сносят все их безобразия. А когда те состарятся, преданно кормят их из своих рук.
     - Наш Алёша не смог нас больше терпеть. У него не осталось сил!   
     - И всё равно он лучше нас, - гордо произнесла его мама. - Хотя мы до сих пор так и не поняли, чем именно. Я думаю, что он был достоин лучших родителей. Я гнала Елизавету. А ты называл его «бесконтрольным фантазёром». Мы прогнали на улицу мальчика, которого сынок привёл с улицы. А что плохого сделали нам эти дети? Ничего! Они просто дети. Просто все они нуждаются в заботе!
     - Тогда трудись! Трудись! Чтобы быть достойным нашего сына! Может быть, тогда он к нам вернётся?    
     Три головы поникли одновременно. Головы Алёшиных родителей склонились над очередной громадной вафлей, а голова мальчика Нового Года опустилась от страшной зависти, которая мучила его теперь как зубная боль. Он даже морщился и стонал. И вдруг жалобно захлопал глазами. Наконец-то он понял ВСЁ, что происходило на этой сумеречной, но очень живой планетке! Алёшка, возможно, и проиграет ему, хитрому и умному. Но что с того, если проклятые Алёшкины родители уже заранее готовили сынку ящик шоколадных вафель, которые скрасят горечь любого поражения! С этого мальчишки всё будет как с гуся вода. Погорюет, поест, утешится и снова в бой!
     - Ах, бедный-бедный мальчик Новый Год! - покачал головой мальчишка, хватаясь за мокрые щёки. Он-то думал, что сражается с одним Алёшкой да со старым эгоистом дедом Морозом. А оказывается, ещё и с Лёшкиной роднёй! Возможно, даже с его бабушкой со стороны отца и ворчливым дедушкой со стороны матери, которые, наверняка, не пожалеют банки с вареньем, чтобы шмякнуть ими о «вредного мальчика Нового Года», отгоняя того от их внука. А потом всё своё ворчание обратят против него одного!   
     И все эти взрослые, что толкались сейчас вокруг него, делали то же самое: они трудились во благо своих маленьких озорников - причём некоторые огромными семьями! Некоторые с одинокими бездетными тётками, с троюродными дядьками, специально выписанными из глухих деревень, с добрыми и чувствительными соседями! И всё это ради какого-нибудь оболтуса, которого и любить-то пока было не за что. Не столь изысканно коварного, как Новый Год. Не столь высококачественно злобного! Не столь утончённо пронырливого! Только и можно было любить этих шалунов, что ПРОСТО ТАК, ДА НИ С ТОГО НИ С СЕГО. Так их и любили! Мало того, любили ещё и С КИШКАМИ, АВАНСОМ, в счёт каких-то будущих заслуг. Только за то, что те были их детьми. Их собственными детьми или детьми их родственников и соседей.
     И даже Мафий Геромогенович тут корпел! Правда, толстенький и лукавый, господин Краснокостюмов очень часто отдыхал. На эту унылую призрачную планету он прихватил с собой и призрак любимой кадки с любимой орхидеей, и призрачок надувного бассейна с призрачной водой, и тень небольшого холодильника, полнящегося прохладным квасом. А когда он отдыхал, нога на ногу, в призраке шезлонга, вместо него на его детей трудилась целая армия наймитов - смешливых загорелых украинцев и угловатых молчунов - таджиков, окружённых сворой личных, Мафия Гермогеновича, телохранителей - вернее, их душ - в чёрных и строгих костюмах. Но и охрана время от времени поковыривала лопатами карамель и халву, стараясь хоть немного прихватить для своих сыновей и дочерей. У худых, вытянувшихся от работы украинцев и коренастых танжиков тоже где-то на родине были дети. Потому незаметно для Мафия Гермогеновича они набивали свои карманы крошками от халвы и леденцовыми опилками, чтобы потом отправить их посылкой в семью.   
     Трудился и Прятанник, у которого были где-то в лесу свои сыновья и дочери, и отец дедушки Мороза - Сапожник, который души не чаял в сыне. И много ещё разных волшебников из страны игр. Все они любили своих детей! Плохих и хороших! Хороших и плохих. Все верили в их «счастливое будущее» и «великое предназначение». Но не было среди этой бесчисленной, беспокойной, совестливой толпы только матушки мальчика Нового Года. И, должно быть, уже никогда не будет. Мальчик даже задохнулся от этой мысли. Ему  стало тяжко и скучно, уныло и горько. Потому что, едва познакомившись с ним, Тьма внушила ему, ничего не знавшему о мире землян, что все люди плохие. Все они, один в один, его мать! Особенно дед Мороз! Яблоко, как говорится, от яблоньки!.. И мальчик верил!
     Но люди, оказывается, могут меняться! Родители могут меняться! Вчера ещё не знал этого Новый Год, а сейчас понял. Там, где ссорятся сегодня, могут завтра наладить мир. И те, кто сегодня не понимает друг друга, могут завтра разрушить эту преграду и заговорить на одном языке. Но почему, задумался мальчик, и ответил себе: возможно, только потому, что всегда было легче человеку жить в мире, чем в состоянии войны, и всегда радостнее любить, чем удручённо ненавидеть.
     И тогда обманутый Тьмой Новый Год вскочил на ноги. Он вдруг ясно почувствовал, что Тьма проиграет своё сражение, свою нечестную игру с землянами. Проиграет её, прежде всего, здесь, на этой игрушечной планете… А он был в её команде. Значит, он проиграет вместе с ней?!.. Мальчик сразу же захотел убежать. Он поспешно вырыл руками ямку в мягком свежем слое халвы и с силой пустил по желобку круглый камень. Скорей, скорей - с этой ужасной планеты на другую! На этой планете его разум просто мутился! Эта кошмарная планета показывала ему жизнь с той стороны, которая открывала ему пустоты в нём самом! В его жизни, в разуме и сердце! Неужели это и хотел рассказать ему Дед - Всем Должник?!
     … В великом смятении приближался мальчик Новый Год к следующему астероиду игры «лунки». Не разовьёт ли она в нём ещё большую неуверенность? Он заприметил зелёный лесок за одиноким домиком на высоком холме, потом ручей в овраге, а потом и девочку, которая в задумчивости сидела на склоне, между кустами, обняв руками колени. Лица её он не видел. Утешит ли она загрустившего мальчика, запутавшегося в лабиринте своих сомнений? На этот раз посадка была жёстче. Новый Год не рассчитал и больно ударился о землю. Синенький выскочил из его рук и отлетел в сторону, освободив рот от надоевшего ему стеарина. А чемоданчик перекувырнулся, заскользил по гладкой траве и улетел в овраг.
     Когда мальчуган с трудом поднялся на ноги, ему померещилось, что он находится под водой, среди светящихся водорослей. Широкие, частые полосы трав скрывали его почти полностью. Новый Год выплыл из зарослей, разгребая их руками, и подобравшись к девочке, затаился, стараясь рассмотреть её профиль. Первое, о чём он самолюбиво спросил себя: могла ли она видеть его позорное падение с неба? Едва ли. Ведь девочка сидела к нему боком, а эта планета была гораздо больше, чем предыдущие. Но кто она, эта одинокая и столь прекрасная в своём одиночестве? Что в голове? Что замышляет? Против кого?!
     И ещё он подумал о том, что если эта девчонка ничья, может быть, она захочет принадлежать лично ему? У него, правда, уже была Скакалочка, но она осталась в сумке на Земле. Кроме того, сегодня утром он почему-то почувствовал сильную и нежную привязанность к Татке, - привязанность, которая не позволила ему привести её к Тьме. Но мало было ему Скакалочки и Тани! Ему хотелось, чтобы не одна, а три девочки вечно плакали по нему. Причины найдутся! Чем больше будет его семья, тем лучше! Три девочки смогут заменить одну мать, не правда ли? Тогда три будут вместо одной!
     Но как войти к этой девочке в доверие, Новый Год пока не знал.
     Он оббежал холм с домом наверху и на коленях подобрался к незнакомке с другой стороны. Теперь он был напротив её, но по-прежнему не мог разглядеть её лица. Трава мешала. И тогда он решил появиться перед ней неожиданно, поднявшись во весь рост. То-то она завизжит от страха! Благородный разбойник, он похитит девчонку, а потом как-нибудь засунет её в свою сумку. Главное, чтобы его девочки не сорились, а сумка просторная! Места в ней хватит всем, всем его девочкам. Ну а плакать по нему они смогут по очереди. Когда одна плачет, другие могут вместе с ним и посмеяться.
     Но девчонка не закричала, увидев его. Она ахнула и возмущённо зашипела. Каково же было его удивление, когда он узнал в ней … Елизавету. Вот так номер! Новому Году сразу стало не по себе. Что же случилось? Тьма рассказывала, что отправила девчонку к Алёшке. Мальчик не любил сомневаться, это слишком мучительно, и грубовато спросил:  
     - Что ты здесь делаешь?
     - Меня принесла сюда Перчатка, - ответила девочка, глядя на Нового Года с укором.  
     Мальчик опешил. Ох, как ему стало неприятно!
     Некоторое время он, не мигая, смотрел на Елизавету. Какая сумятица в чувствах!  Ему было стыдно. Но возле девчонки его душа словно приподнималась на цыпочки. Это цветущей яблоней покачивалась в нём привитая ветвь любви деда Мороза к Татке. Ведь хорошая любовь имеет ещё и такую особенность, что, если уж ты влюблён в кого-нибудь, то обязательно при этом ещё и во весь мир!     
     Мальчик захотел утешить Елизавету, сказав, что больше не даст её в обиду, когда его внимание привлёк какой-то шум. Он устремил взгляд в темно-синее небо и увидел, как между маленьких, золотых планеток к нему летит в своём нарядном платьице, позвякивая «стаканчиками», его новая мама - собака Перчатка. Значит, девчонка не врала? Мальчик нахмурился. Но почему и эта мама… стала его … предавать?!.. О, собаки, наивные, глупые собаки, думал он в эти мгновения, замирая, мир кажется вам таким огромным, а на самом деле он тесен, тесен настолько, что в нём не спрятаться ни одному предателю! Зачем же в таком случае вы надеетесь на ложь как на спасение?.. Когда Перчатка сделала последний круг над поляной перед тем, как приземлиться, мальчик принял совсем уж грозный вид. Он думал, что, коснувшись лапами травы, собака как всегда подбежит к хозяину с виноватой и радостной улыбкой, но этого не случилось. И Новый Год спросил её дрогнувшим голосом напрямик:
     - Ты обманула меня?  
     Ему казалось, что он приструнил собаку, устыдил своим вопросом. Но собаки не знают совести, и поэтому Перчатка засмеялась ему в лицо большой широкой дыркой, заменявшей ей рот:
     - Ну, что тебе сказать? - съехидничала она, она вовсе не собиралась каяться. - Ты же понимаешь, что я здесь не случайно, что меня не зашвырнуло сюда сумасшедшей игрой, не закинуло озорным космическим ветром. Да что ты злишься? Что ты злишься? - забормотала она, заметив, как глаза прежде гордого мальчика наполняются слезами. - У Т не просто так появились тайны от тебя! Она больше на тебя не надеется. Ты слишком много думаешь, а она думальщиков не любит. Ты всё больше очеловечиваешься, а она любит в тебе смытые в тазик со Свиньи недостатки. Ты не несёшь ей золотых букв и чемодана, не ведешь Татку, не хочешь свести с ума свою мамашу! Колдунья знает уже и об этом! Ты очень сильно изменился! В худшую для Тьмы сторону!
     - Ты - мой друг! Мой единственный друг! - взмолился мальчик. - И ты меня обманула…   
     - Ну и что? - рявкнула собака, которая была на удивление далека от лирики каждый раз, когда та не касались её прямой выгоды.
     - Единственный и любимый друг!… - страдал мальчик от звериной неверности собаки.
     А она бессмысленно пялилась на него пластмассовыми белыми глазами и холодно рассуждала: «Дурачок! Ревнует меня к моей свободе. Но этот маленький шалопай всё равно бы не смог устроить моё будущее!»     
     - Я ведь думал, - крикнул ей доверчивый мальчик обиженным голосом, - что я - тоже ребёнок, и мне надо с кем-нибудь играть! Но как мне играть с тобою, если ты так ненадёжна?!
     Собака свысока ухмыльнулась, как ухмылялась она всегда над детьми, которых безжалостно запирала в свои «стаканы». Бедный, доверчивый ребёнок, думала она лениво и равнодушно, он всё ещё не понимает, что, как только Тьма получит от него чемодан и золотые буквы, она вычеркнет его из списка своих друзей. Она с ним УЖЕ не играет. С тех самых пор, как он пожалел свою мамашу. От Тьмы трудно спрятать свои решения: она глазастая! Поэтому спасайся, маленький дурачок, беги, пока можешь! Не совести ни Тьму, ни Перчатку!..
     Но собака молчала. Она уже высматривала, где лежит Синенький и чёрный чемоданчик. Если она принесёт их Тьме, смотришь, та сама отпустит от себя кожаную собаку. А в груди у Нового Года всё кипело и стонало. От обиды, что Перчатка не ласкается к нему. И оттого, что на свете столько много честолюбцев. Так много, что они даже соревнуются между собой, и губят один другого!
     - Собака… ты! Собака и есть! - только и сказал он, огорчённый до слёз. - Но всё-таки вы, собаки, глупее человека, поэтому ни одна из вас не царствует на Земле!
     «Ну и ладно! Ну и ладно!» - сердясь, причитал мальчик. Одним обманом больше - одним меньше в его несчастной жизни… Главное - что он понял сегодня: он не сможет наказать свою мать! Пусть она живёт, как умеет! Он отойдет от неё в сторону. А ему надо немного отдохнуть - от своей ненависти к ней.
     В этот самый момент Алёша и приземлился на планету из космоса.
     
                                      Папа Дедушки Мороза
                                      (Невероятная щедрость)
      Дедушка Мороз-ребёнок подобрал на опушке леса небольшую палочку и принялся что-то рисовать на сыром прибрежном песке. Кажется, это был огромный домик улитки, завивавшейся огромной спиралью. Когда чертеж оказался готов, земля под ногами мальчиков дрогнула, а потом тяжело заколыхалась, словно вода в огромной бочке. Это причаливал к подземной пристани корабль храброго игроплавателя Сапожника Ивановича. Как только он бросил якорь, перед мальчиками открылся туннель, и дедушка Мороз нетерпеливо потянул в него своего приятеля.  
     Сами собой вспыхнули на песчаных стенах электрические лампочки, а до детей стали доноситься голоса. Было слышно, как кто-то монотонно читает газету, кто-то  отчитывает непослушных жучат, а кто-то рассуждает о неправильной политике императора Кубика. В глиняных стенах обнаружились стекла иллюминаторов. Дети с любопытством прильнули к ним и смогли разглядеть пароходные каюты, а в них - деревянных, крашенных черным лаком, игрушечных червей, плюшевых заводных мышат, пластилиновых крыс, резиновых змей.
     - Безбилетные пассажиры моего батюшки! - вздохнул дедушка-ребёнок. - Или, по-другому, «соседи», как называет их мой сердечный отец.
     - А какой он? - Алёше опять было интересно. - Как выглядит?
     - Ну-у, - мальчик Мороз даже засмеялся, пересиливая свою грусть. - Папа очень высокого роста, широк в плечах, необычайно силён. Я, когда был здоров, был его полной копией. Признаться, ему бы не иглой ковырять в старых тапочках, а нести службу на границе. Как Илье Муромцу.   
     - Значит, он не испугается Чёрной Перчатки?  
     - Ха! Разумеется, нет! Мой-то папа? Этот настоящий русский богатырь!
     - А с вашей мамой мы сейчас тоже встретимся?  
     - Нет, она давно живёт отдельно, в городе Мешкове. Много лет тому назад благородного Сапожника Ивановича увела из дома Игра в Сапожника. Влюбилась, понимаешь ли, молоденькая вертихвостка! Ну, конечно, и мама тогда за папу уже не держалась. Настолько изменило её превращение в Свинью-копилку. А разве ты, Алёша, никогда не чувствовал безотказный характер моего отца?
     Конечно, чувствовал, тотчас вспомнил мальчик. Более того, Сапожник Иванович всегда казался ему полной противоположностью его собственного папы. Дело в том, что Алёшин отец очень любил выигрывать. Сражаясь с сыном в шахматы, шашки или крестики-нолики, он никогда не поддавался ему. Напротив, выигрывая у него, ребёнка, всегда загорался какой-то неприятной для Алёши, насмешливой радостью. А после игры ещё и свысока поучал приунывшего сына: «Ничего, брат! Взрослая жизнь никого не гладит по головке. Привыкай, сынок, к поражениям!» Но Алёша поражений не любил и смиряться перед ними не желал. Ему хотелось, хотя бы иногда, но выигрывать. Однако отец не уступал ни грамма своей победы.     
     Иным казался мальчику характер старого и мудрого Сапожника, в игру которого он играл с Елизаветцем. Ещё год-два назад Алёша даже нарочно стачивал об асфальт свою новенькую обувь - только бы лишний раз «заглянуть на огонёк к «Сапожнику», «постоять возле него», «большого» и «великодушного», и посмотреть, как «он», то есть Елизавета, со знанием дела постукивает молоточком из обыкновенной палочки по Алёшиным сандалиям, «ремонтируя» их. Мальчику казалось, что «силач Сапожник», то есть Елизавета, иногда нарочно проигрывает ему, догадываясь о том, как он пламенеет при слове «победа». Проигрывает единственно для того, чтобы сделать слабого мальчишку сильнее хотя бы в  собственных глазах. Поднимает победой, чтобы поставить на ноги. Вот за это Алёша и любил  благородного Сапожника», Елизавету. Но был ли таким старик на самом деле?
     Наконец, путешественники уткнулись в огромную дверь - под стать, должно быть, великану Сапожнику. Дедушка Мороз-ребёнок нетерпеливо стукнул висевшим на верёвочке половником о крышку старой кастрюльки: «кляцк! кляцк!» - и почти сразу из-за двери послышалось: «Фо фам?». Вопреки ожиданиям, голос Сапожника оказался шепелявым и  тонким.  
     - Папа! Это я, твой блудный сын Морозко! - в раскаяние произнёс дедушка-ребёнок. Они не виделись, наверное, года два или три.   
     Послышался тихий звон кроватных пружин. Кто-то, видимо, спрыгнул на пол, со скрежетом поволок по полу стул, приставил его к двери, щёлкнул задвижкой, и только тогда путешественники увидели маленького бородатого человечка, который стоял на табуретке и с восторгом пялился на гостей.  
     - Папа? - в изумлении отпрянул дедушка Мороз. - Что с тобой?! Почему ты стал таким крошечным?   
     Изо рта Сапожника, а это был действительно он, торчали гвозди, и отец Алёшиного товарища ответил сквозь них, по привычке почти не разжимая губ:
     - Фа, эфо я, фыфок! Швин! Швинок! Швинище! - и Сапожник повалился с табуретки прямо в руки дедушке Морозу. Он едва не плакал от радости, потому что очень любил своего единственного сына.
     - Фафа! - невольно заразился от Сапожника неправильностью речи растроганный Морозушка. - То есть, папа! Фафагой! Тьфу, дорогой! Но что случилось?! Что с тобою происходит? Ты стал, по крайней мере, раз в восемь ниже себя прежнего! Неужели так ужасно идут дела твоей игры?!    
     Сапожник, вытащил изо рта гвозди, сунул их в карман рабочего передника, а потом с подозрительным равнодушием проворчал:
     - И охота тебе твердить о делах моих в столь радостный час?
     Но дедушка Мороз не мог не поторопить отца, так за него беспокоился:  
     - Ну, рассказывай, что за беда с тобой приключилась!  
     - А разве мы сначала не пообедаем? - опять уклонился от расспросов Сапожник.  
     Сын сдался не без внутренней борьбы и озабоченно покачал головой: куда только молодка - папина игра смотрит! В стирку, что ли, бросила она рост мужа, и он «подсел»? А может быть, старик в азарте проиграл кому-нибудь свою величавость и ширину плеч? Они ведь всегда в цене. И у простого народа, и у того, кто простым только кажется... А Сапожник уже бежал по деревянному столу к полкам с посудой. И тогда дедушка Мороз с грустной улыбкой  попросил его:
     - Папа, а не дашь ли ты мне отведать ложечку твоего волшебного счастья? Помнишь, ты однажды вырастил в своём волшебном горшке сахарницу с самым рассыпчатым,  крупным и сладким счастьем? Мне с утра как-то не по себе…
     Но снующий по столу с тарелками и чашками в руках Сапожник вновь заявил сыну с подозрительным безразличием:
     - А у меня его уж нет, швынок, моего счастьица!  
     - Как нет? - опять насторожился дедушка Мороз. - Ну-ка, папа! Поворотись! Дай-ка я загляну в твои глаза! Так почему ты уменьшился?    
     - У вас обоих, наверное, наследственная болезнь, - предположил Алёша. - Мизерностью называется. Ведь и вы, дедушка Мороз, до недавнего времени полгода  сжимались да усыхали!
     - Да нет! Что вы! Я здоров! Здоров! - заторопился маленький Сапожник, явно что-то скрывая. - Ну а то, что стал короче - так это просто всего себя отдал людям! Иногда я отдавал себя целиком, а иногда частями - как у меня попросят…
     - А сахарница твоя со счастьем куда подевалась?  
     - Как обычно. Дал взаймы. Давно! А взять обратно - постеснялся.    
     Дедушка Мороз хотел предупредить отца, что, мол, нельзя так собой раскидываться, но в это мгновение из кладовой, примыкавшей к каюте Сапожника, раздался какой-то шорох. Кто-то как будто вздохнул, совестясь, секунд пять повозился, а потом смолк. Из ванной, что была напротив кладовой, ему ответили тихим пофыркиваньем и топаньем мягких нетерпеливых ног, будто бы одетых в резиновые тапочки. И тоже повозились-повозились и - тишина. Дедушка Мороз с изумлением взглянул на отца: кто там. Невидимая игра-молодка купается? А Сапожник, опережая его, спросил вдруг быстро и ласково:
     - Как ты думаешь, швынок: собираясь вас, дорожных людей, покормить, я был достаточно гостеприимен?
     - Разумеется, - кивнул дедушка-мальчик. - Какой странный вопрос!
     И тут снова случилось нечто загадочное. Не успели путешественники сесть за стол, как старик шлепнул себя по голове ладонью, сунул руку под кепку, схватил что-то в горсть и со всех ног понёсся в угол комнаты, где у него стоял небольшой, кованный железом сундук. Откинув крышку, он что-то быстро под неё бросил. Алёша задумался: что могло храниться в сундуке у Сапожника. Только его трудовые накопления. А что может быть трудовыми накоплениями бедного старика? Одни его мозоли да мозги! Значит, если в сундуке не мозги, то уж мозоли обязательно.
     Дедушка Мороз с грустью покосился на Алёшу. Он словно желал ему сказать: «Прости. Некстати, видно, пришли мы в гости к моему старику. Похоже, он спятил. Но разве папа виноват? Это всё игра его, вертихвостка!»
     Пока низенький Сапожник усаживался на стул, Алёша огляделся. Небогатая каютка! Земляной пол и земляные неровные стены. Железная пружинная кровать без матраса. На убогой тумбочке - кусок поцарапанного зеркала. Ковров нет, люстры тоже. И всё же было отчего-то тепло Алёше в этом прохладном помещении, освещённом тусклой электрической лампочкой. Но отчего тепло, мальчик не понимал. Может быть, оттого, что он давно уже любил этого старика, заочно?   
     Наконец приступили к скромной трапезе. На трёх тарелках лежали три очищенные луковицы, чёрный хлеб и кусочки засохшего сыра. Этот обед был вполне достоин другого - первого совместного обеда папы Карло и его сына. Пока, морщась, разгрызали крепкие  луковицы, дедушка Мороз тоже начал оглядываться. И вдруг с изумлением воскликнул:
     - Папа! А где твой паркет? Я же сам его и настилал три года назад!  
     Маленький Сапожник встряхнул головой и виновато раскрыл на сына ясные, голубые глаза.
     - Я его одолжил.
     Дедушка Мороз ужаснулся:
     - Кому?!  
     - Ей-ей, не помню. Кто-то, кажется, заглянул ко мне в тот вечер на огонек, такой маленький и слабенький! Я пожалел его и сунул ему в руки паркет.
     - Но позволь, а твои золотистые обои с большими красными розами? Я же сам их наклеивал!
     - Тоже дал взаймы. У меня где-то даже записано кому. Надо будет как-нибудь заглянуть к ним и забрать мои обои! Хватит уж - попользовались!  
     - А где твой навесной потолок? Я же сам его и подвешивал!  
     - А разве его у меня нет?
     - Нет! Нет! А где твой теплый, пушистый, персидский ковёр?! Я подарил его тебе на твоё двухсот пятидесятилетие!!
     Старик махнул рукой:
     - Тоже одолжил! Да и зачем он мне? Когда у меня мёрзнут ноги, швын, я выхожу на солнышко! Когда оно выглядывает из-за туч, конечно. И когда нет зимы, дождя, града, снега, грозы… Да ты и не представляешь себе, швынок, как прекрасно согревает большая гроза морозной ночью.
     Но дедушке Морозу, в отличие от Алёши, в доме его отца уютно уже не было. Вместо того чтобы приниматься за корочку хлеба с сыром, он выскочил из-за стола и в состоянии, близком к панике, заметался по комнате:
     - А где твой радиоприемник?! Где новая кровать под балдахином?! Где соковыжималка?! Где утюг?! Где пылесос моющий?! Где микроволновка!? Где стиральная машина?! Где твоя китайская пижама, наконец?! Я же сам тебе её и сшил, когда гостил в Китае - из самой тонкой, почти шёлковой мешковины!
     Но Сапожник только виновато шмыгал носом.
     - А разве они у меня были? А разве они у меня были?
     - Были! Были! - уже почти кричал от возмущения дедушка Мороз. - Я всё это сам создавал для тебя. Если не руками, то с помощью золотых букв. О, папа, папа! Тебя нельзя оставить одного на каких-нибудь два года! В общем - где?!.. Где всё твоё имущество?!  
     - Дал взаймы… одолжил, - только и лепетал крохотный старичок. - Записал где-то, отметил, взял расписку, внёс в амбарную книгу… Заберу я у них всё… когда-нибудь…
     Но дедушка Мороз ему не верил. Нет-нет, если уж чего и дарил его отец, то потом назад не забирал! Он таким плохим не был. А если уж кому что одалживал, то навсегда. Весь в своего сына!
     - А где твой телевизор?! Я выиграл его в передаче «Поле чудес»!  
     - Что-то не припомню… И куда это я мог деть свой телевизор? - Сапожник пожимал плечами, рассеянно пялился на голые стены, словно видел их в первый раз, и всё всплескивал и всплескивал руками. - Я так любил его! Должно быть, и телевизор одолжил соседям. Вот только каким? - он глубоко и добросовестно задумался, честно зашевелил мозгами, трудолюбиво напрягся каждой жилкой, старательно погрыз палец, подергал себя за остатки волос - но вспомнить ничего не смог и лишь пожаловался сыну:
     - Увы - увы, швынок!!.. На свете так много разных соседей! В какое ужасное время мы живём! Можно сказать: кругом одни соседи!!..
     Вот теперь я вспомнил, кому подарил свой телевизор. Но только для того, чтобы они ко мне больше не приставали. Должно быть, они не отдают мне его потому, что их сериал ещё не кончился. Ведь сериалы длятся теперь годами!
     - Вовремя я к тебе пришёл. Очень вовремя! - озабоченно произнёс дедушка Мороз и, подойдя к отцу, бережно прижал к своему животу его голову, - Ещё день другой - и от тебя бы ничего не осталось. Устроились они на твоей шее, все эти милые червячки, симпатичные мышки и жирные пластилиновые крыски. Моряки эти, земляки, матросики…
     Но… - дедушка Мороз уже отходил душой и улыбался. Потому что и сам был таким же великодушным, как его отец. - Со мной мои золотые буквы. С их помощью будут у тебя, милый, и обои, мебель. Только на этот раз я всё намертво приварю к стенам и к полу. Захочешь подарить - долго отпиливать придется. И, разумеется, вместо газовой - большая каменная печь. Уж каменную-то печь ты точно не сможешь одолжить своим соседям!
     После этого изголодавшиеся путешественники и Сапожник мирно продолжили свой обед. Каждый от души посыпал соли на кусок хлеба и с голодным стоном вонзил зубы в кусочек ссохшегося сыра. Однако странности продолжались. Едва хрустнули солью, одновременно потянувшись за луком, как в кладовой кто-то чавкнул. Затем как бы осторожно прислушался. А потом скромно и чинно задвигал челюстями дальше. Но кто?
     Дедушка Мороз и Алёша перестали жевать и прислушались. Но и тот, кто сидел в кладовой, прекратил чавкать и затаился. Тогда, не сговариваясь, решили не обращать внимания на посторонние звуки. Но и тот, кто сидел в кладовой, сразу же зачавкал в тон обедающим. Опять перестали жевать и затаились. И тот прекратил жевать и затаился - будто его в доме Сапожника и не было. Вновь приступили к трапезе, и он тоже, в тон жующим луковицу, осторожно так: «Чавк! Чавк!»
     - Да кто там у тебя, отец? - наконец не выдержал дедушка Мороз. - Зови его к столу!  
     Но, всегда гостеприимный, Сапожник стал почему-то отнекиваться:
     - Наплюй! Наплюй на него, швынок! Кушай себе луковицу. Жуй тщательней, не торопясь. Глотай осторожно, а то подавишься. Ты у меня опять такой маленький. Питайся лучше! Тебе надо срочно подрасти!
     - Да не так уж и срочно, - уклонился от пожеланий дедушка Мороз. - Но и ты не мучь меня, скажи: кто там у тебя?
     - А… там… Просто в моей кладовой остановилась одна очень застенчивая странствующая свинья. Я временно пустил её в свой дом, потому что ей совсем уж некуда податься. Оттого она и странствует. Из игры в игру - и всюду продувается. Нет ей на земле счастья! Вот я ей волшебный сахар и скормил! И сахарницу пустую истолок - тоже сожрала! Свиньи ненасытны, мой фафагой. Вот куплю ей дом - она и покинет кладовую.
     - А почему ты не отправил её к соседям? - ядовито спросил отца дедушка Мороз. - Почему бы им не взять у тебя взаймы эту прожорливую свинью?  
     - Потому что она не принадлежит мне, швынок! - сердечно отвечал старый Сапожник. - Она ведь своя собственная. Она лично себе принадлежит.   
     Как ни странно было Алёше слышать этот разговор, он понял, что добряка дедушку Мороза вполне удовлетворил ответ батюшки. Он лишь озабоченно поинтересовался:
     - А где ты возьмешь средства на постройку дома для свиньи? Займёшь денег у соседей?
     - Да что ты, швынок! - по привычке вечно жить с гвоздями во рту всё шепелявил Сапожник. - Не в моих правилах чего-либо брать взаймы у того, кто занял у меня. Они ведь все такие бедные - мои бедные соседи! Справа и слева, снизу и сверху - все мои соседи.
     - И давно у тебя гостит эта свинья?  
     - Завтра будет всего три года!
     Поели и, из вежливости притворяясь сытыми, отвалились от стола на спинки стульев, скрестив на животах руки. Алёша и дедушка Мороз дружно делали вид, что даже объелись луком. Наконец дедушка-ребёнок произнёс:
     - Всё! Теперь моя очередь делать подарки!
     Сапожник кротко улыбнулся и хотел ещё раз обнять дорогого сына, как в ванной опять нетерпеливо топнули. Потом топнули ещё раз, и ещё. Словно подавая Сапожнику какой-то сигнал. И с Сапожником вновь стало происходить что-то ненормальное. Он дёрнулся на своём стуле, потом задумался, придвинулся к сыну поближе и, назойливо заглянув ему в глаза, спросил:
     - Я свинолюбив?
     - Конечно! - с изумлением откликнулся дедушка Мороз.  
     Но Сапожник уже смотрел на Алёшу:
     - Но я чуток и к людям?
     Потом опять повернулся к сыну:
     - Разве моя галантность вызывает сомнения?
     И опять перевёл взгляд на Алёшу:
     - А ты, милый, не возражаешь против моей необычайной скромности?  
     Оба гостя закивали, с пониманием переглядываясь. Да, да, не возражаем, не возражаем! Они не могли объяснить, чем вызваны эти странные перемены в поведении Сапожника, но полагали, что, в худшем случае, он опять просто на время спятил. Однако как люди хорошо воспитанные, мальчики хором загалдели, не желая расстраивать старика:
     - Приветлив! Приветлив! Чуток! Чуток! Скромен! Ох, как ты скромен! И это не вызывает сомнения! Нет, не вызывает!..
     Тогда Сапожник, должно быть, в очередном приступе болезни, внезапно спрыгнул со стула на пол, подбежал к сундуку, по-кошачьи потёрся головой о его стенку, а потом, обернувшись, спросил:
     - У меня ведь широкая душа?   
     - Широкая! Ох, какая широкая! - продолжал с сочувствием поддакивать отцу дедушка Мороз. - И глубокая! И тёплая! И безотказная! И…
     Но в эту самую минуту в ванной нервно забил будильник. Сапожник словно ждал этого момента. Он опять приподнял кепку, сдвинутую на затылок, что-то взял в горсть и кинул в сундук. «Всё-таки это мозги? Или мозоли?» - снова спросил себя Алёша.  
     Дедушка Мороз, оторопев от странностей отца, которые раньше за ним не водились, терпеливо ждал, что последует дальше. А из ванной уже неслись упрямые вопли, очень похожие на ослиные.
     - Сейчас! Сейчас! - крикнул Сапожник. И вот он уже тащит сундук в ванную.
     Страшное любопытство жгло дедушку Мороза и Алёшу, смотревших во все глаза. Они крепились, крепились… Неловко было им бесцеремонно влезать в чужие дела и наводить на корабле Сапожника по-своему понимаемые порядки.      
     - А я всё-таки в отца, - прошептал себе под нос дедушка. - Никогда, в общем-то, не жил для себя! Всё для других. Но я ни за что не хотел бы спятить от щедрости, как мой несчастный и дорогой старик.  
     И вдруг из ванной до них долетел пронзительный крик Сапожника.
     - Я же соседолюбив, идиот ты этакий! Говорят тебе, я страшно галантен! Тебе что, и этого мало?! Я до расточительности щедр!
     Тут уж друзья со всех ног полетели на помощь хозяину дома. Но тот, держась за ручку пустого сундука, пошатываясь и чуть дыша, уже выходил из ванной. Дедушка Мороз-ребёнок решительно направился мимо него, чтобы навести, наконец, в ванной ревизию, но Сапожник так же решительно дёрнул его снизу за рубашку:
     - Туда нельзя, сынок! Умоляю! Там живёт плохой для тебя пример! Ты не должен видеть это сущее безобразие! Ты опять совсем такой маленький. Дурной пример для тебя заразителен.
     С другой стороны на дедушку Мороза грудью напирал Алёша.   
     - Кто там? Кто? - гомонил он. - Пустите меня посмотреть на дурной пример, на это сущее безобразие!     
     Но Сапожник и дедушка Мороз вдвоём его уже не пускали, потому что боялись, что он и впрямь чем-то заразится. От безобразия Алёше прививок не делали.
     - Да ты мне только скажи: кто там? - наступал на своего папу Морозко. - Я хочу с ним поговорить! Чего он то, будто совестясь, вздыхает, то на тебя нахально топает?! Зачем ты притащил ему свой сундук? Это у него твой телевизор, потолок и обои? Он что, намыливается холодильником? А вытирается персидским ковром? Чем он питается? Утюгами? Паркетом? Обоями? А кто намыливает ему спинку? Моющий пылесосик?!  
     - Его нельзя за это наказывать! Швынок! Фафагой! Он наш родственник! - только и ответил сдавленным криком на крик сына Сапожник, изо всех сил удерживая его в дверном проходе.
     - Чей родственник?
     - Мой и твой!
     - Кто он?
     - Бегемот!
     - Какой ещё бегемот?!
     - Родственник!
     - Чей родственник?
     - Твой и мой!
     - Твой?
     - Твой!
     - Мой?
     - И мой!
     - У меня нет родственника бегемота! Я же - дед Мороз!
     - Есть! - вздохнул Сапожник. - Можно сказать даже: он - твой папа!
     - Ты - мой папа!
     - И я - твой папа!
     - Мама была замужем за бегемотом?
     - Нет, не была.
     - Тогда, кто был женою бегемота?
     - У него не было жены. Он холостяк. Такой же старый холостяк, как и ты.
     - Я скоро женюсь.  
     - Что ж, бегемот будет этому очень рад.
     - Ты пригласишь его на мою свадьбу?
     - Я? Зачем?
     - Потому что он - мой папа.
     - Я - твой папа! Я качал тебя когда-то на руках!
     - А бегемот?
     - Бегемот тебя не качал!  
     - Как же ему не совестно! А ещё называется отцом!
     Наконец и Сапожник, и дедушка Мороз устали от своей перепалки, из которой  вынесли немаловажные суждения: у дедушки Мороза есть второй родной отец - бегемот, и тот решил в скором времени жениться.  
     - Мне остаётся только поздравить нашего бегемота с его свадьбой, - говорил дедушка Мороз, тяжело дыша. - Надеюсь, что его новая жена будет для меня достойной второй матерью.   
     - А разве бегемот женится? - изумился Сапожник.
     - Ну, конечно!
     - Зачем же он скрывал это от меня?
     - Он не скрывал. Он просто застенчиво молчал. Как та свинья из кладовки.
     - Тьфу! - сплюнул Сапожник. - Я уже и сам запутался. Бегемот не женится! Такие, как он, никогда не женятся! А я уже и вправду обрадовался, что он уйдет из моего дома навсегда. Но не на улицу, а под венец. Я хотел хорошо его пристроить! Ну ладно… Теперь я могу тебе признаться, сынок, - Сапожник виновато заморгал, - бегемот - грехи моей молодости!
     Дедушка Мороз ахнул и схватился за раскрасневшиеся щёки:
     - Неужели их породила твоя игра-вертихвостка?
     - Нет. Ведь это мои грехи, а не её.
     - Как? Это твои недостатки плавают там, в ванной, и так печально вздыхают?
     - Да, мои недостатки. Мой единственный двойник. И в то же время как бы твой второй отец, если мы были с ним одним существом когда-то. Жили душа в душу много лет, как говорится. Он - во мне, а я - нередко за его счёт. Вот теперь я с ним за это и расплачиваюсь.  
     Помнишь, милый, твоя мама Свинья-копилка упрекала меня в том, что я - страшный мот? Она часто повторяла: «Беги из дома куда подальше! Беги, мот! Чтобы глаза мои тебя не видели! Ты готов отдать взаймы даже собственного сына!» Вот я и смыл однажды с себя, года три тому назад, в свой волшебный тазик целого бегемота.
     Признавшись в этом, Сапожник изо всех сил постарался утешить дедушку Мороза:
     - Ерунда! Всего на всего один бегемот за всю мою жизнь. Беда лишь в том, что он меня заживо съедает! Видишь ли, каждый день подавай ему по звону будильника мои  добродетели. То свеженькую и новую, то хорошо провяленную, то передержанную. Это он сожрал мой рост и мою стать, мужественный голос и даже здравый смысл трудового человека. Он! Такой-сякой! Все мои трудовые накопления!  
     - А потолок и пол?
     - Раздал соседям. Я беден, швын мой! Всё, что у меня есть - это моя игра и  человеческое достоинство. Но этот трутень-бегемот сжирает их быстрее, чем они во мне появляются под кепкой! И почему я согласился приносить себя в жертву какому-то неблагодарному бегемоту? Слишком поздно понял я, что и себе тоже дорог. Да и без добродетелей не может ведь человек называться Человеком!  
     Дедушка Мороз расчувствовался и взял папу на ручки, чтобы покачать его, как тот качал когда-то в детстве его самого.      
      - Ничего, ничего, папа! Когда я найду Чёрную Перчатку и мальчика Нового Года, я придумаю, как устроить жизнь всех двойников Игралии. А добродетели возвращаются. Ты ещё станешь большим и сильным! Настоящим богатырём! Только не давай бегемоту съесть тебя заживо!    
     Сапожник сразу немного успокоился.
     - А ты нашёл себе невесту, швынок? Как долго я об этом мечтал!
     - Нашёл, - сказал дедушка Мороз и вздохнул. - Да тут же и потерял!
     - Как же это могло случиться?!
     - А так….
     И Морозушка поведал отцу свою печальную историю, а Сапожник заверил его в том, что ничего не знает о местопребывании Чёрной Перчатки.  
     
     А через час мальчик-дедушка вытащил из кармана маленький красный мешочек и высыпал из него на стол волшебные золотые буквы. Сапожник подобрался поближе к сыну и заворожено уставился на эту горку из чистого золота. Поглядеть было на что. Буквы задышали, задвигались, а когда окончательно проснулись и вскочили на ножки, на их палочках и крючочках появились смышленые рожицы, и дедушке Морозу был подан знак, что он может приступать к волшебству. Тот стал с увлечением выкладывать одно за другим названия вкусных обеденных блюд: «борщ», «тефтели с подливкой», «горячий чай со сливками и сахаром»... Всё это тут же появлялось на столе. Тогда уже пообедали во второй раз, теперь уже по-настоящему.
     После, опять благодаря волшебству золотых букв, каюту Сапожника украсили паркет, обои, кровать, шкафы, стулья, книжные полки, люстра… Так что стены маленькой каюты даже пришлось немного расширить. Новый буфет заново набивали банками с консервацией, пакетами с мукой, пачками чая, кофе, макаронами, крупами. Стены украшали картинами, пол - ковриками: на подземном корабле было прохладно.  
     В какой-то миг, завидев усталость букв, дедушка Мороз начал, было, складывать их обратно в замшевый  мешочек, но Сапожнику показалось, что припасов у него маловато. И тогда, разойдясь, он стал заказывать сыну крупы, сахар, картошку, круги сыра и копчёной колбасы уже не пакетами, а ящиками! Должно быть, старик ещё не совсем выздоровел после своего недавнего приступа помешательства. Но теперь его болезнь проявлялась не в чрезмерной щедрости, а в её полной противоположности, то есть в скаредности.
     Над лесом уже поднялась жёлтая луна, Алёша давно спал на раскладушке, да и мальчик Мороз готовился отойти ко сну, когда Сапожник сунул в свой громадный платяной шкаф последние связки штанов и шуб с зимними и осенними шапками всех размеров. Потешил его душу сынок, вот спасибо! Скрасил старость! Обеспечил родимого батюшку на сто лет вперёд всем необходимым!  
     Дедушка-мальчик устал. Быстро ссыпал он обессиленные, набегавшиеся за вечер буквы обратно в мешочек и уложил его под подушку. Умывшись в ледяной воде, он с наслаждением растянулся на раскладушке, завернувшись в мягкое новое одеяло. Накормленная канарейка сыто дремала в хлебнице. Сапожник тоже утихомирился: перестал скрипеть створками шкафов, забрался на широкую кровать и, засыпая, зачмокал по-детски губами. Некоторое время в подземном корабле стояла глухая сонная тишина. Но посреди ночи дедушку Мороза разбудило звякание половника. Ещё не раскрывая глаз, он услышал, как Сапожник устало поднялся, съехал на одеяле на пол и, позёвывая и то и дело оступаясь, пошёл к входной двери.
     - Фо фам? - привычно в нос спросил он.
     И вдруг словно очнулся:
     - А, это вы, милые? Вы?! Сейчас, сейчас я вам открою!
     Ночной визит неизвестных личностей насторожил пробудившегося дедушку Мороза. Сон быстро слетел с него, и старик-ребёнок в тревоге приподнял голову над подушкой. Неужели опять ненасытные соседи его батюшки? Он прекрасно видел сквозь смеженные ресницы, как маленький Сапожник взобрался на табурет и щёлкнул запором на двери. После этого кто-то тенью проскользнул в комнату и застыл перед шкафом. Сапожник поспешил к нему, раскрыл широко дверцы и с кряхтением водрузил на спину гостя первый мешок. Должно быть,  с крупами.  
     - Одолжи ещё и колбаски, старик! - проговорил приглушённым баском незнакомец. Тогда Сапожник засуетился и сунул в свободную руку ночного гостя ещё и корзинку с кругами свежекопчёной ароматной колбасы.
     Получив от хозяина дома всё, что ему требовалось, неизвестный удалился. Но после этого в каюте возник другой посетитель, и тоже со словами «одолжи, старик!» И потом, наверное, долгий час десятки разных голосов многократно повторяли тихо и с различной интонацией, но всегда неприятно грубовато:
     - Одолжи! Одолжи! Одолжи!  
     Дедушка Мороз неслышно выругался в одеяло на бесхребетную доброту своего батюшки, а кроткий Сапожник с бесконечным милосердием отвечал своим ночным посетителям:
     - Бери-бери, милый! Бери-бери! Мне лично ничего не нужно! Ничего! Совсем ничего!
     Но что-то ни разу за время этого ночного визита не услышал дедушка Мороз от многочисленных гостей отца «спасибо» или «слава тебе, Дед - Всем Должник!» И всё же прервать бесконечный процесс дарения мальчику Морозу было совестно. Вещей и продуктов совсем не жалко. Золотые буквы могли завтра же пополнить опустевшую кладовую. Ему было грустно лишь оттого, что Сапожник и в следующий раз, сколько ни одаривай его, опять всё раздаст. Уедешь - вновь останется гол и бос. Блаженный! Юродивый! Не так уж много таких людей на Земле, и всё же они есть, и не чета они скупому недоверчивому Прятанику.
     Когда Сапожник вышел в коридор проводить последнего гостя, Морозушка нащупал в темноте на полу зелёные галоши, сунул в них голые ноги, и тогда только проснулась болезная канарейка. Спросонья хворая птица сначала чихнула, потом с подозрением принюхалась и вдруг встревожено заголосила:
     - Сю-сю-бю-бю! Сю-сю-бю-бю! Говорят вам: «Сю-сю-бю-бю! Сю-сю-бю-бю!» Сколько можно дрыхнуть?! Вставайте! Я чую ядовитый запах Чёрной Перчатки!
     Мальчик Мороз не поверил своим ушам. «Эх, папа-папа! - едва не вырвалось у него. - Так вот кто приходил к тебе под покровом ночи! Это и не соседи вовсе! Не кроткие мышки -крыски! И ты соврал мне вчера, что незнаком с Чёрной Перчаткой?! Не знаешь, где она обитает!? Она! Ужасная! Похитившая мою невесту!» Дедушка Мороз-ребёнок не прокричал, конечно, всё это, он смог сдержаться, но в отчаянии схватился за голову.
     - Вот наглая! Вот бесстыжая! - заговорил и проснувшийся Алёша. - Да как она смеет нас дразнить! Одевайтесь да бежим! Надо её схватить!
     Но пока путались в темноте в рубашках и штанах, в дверях вновь возник кроткий Сапожник. Видя, что сын и его товарищ готовы броситься за кожаной собакой, он раскинул обе руки в стороны и ласково произнёс:
     - Стой, постой, сын мой любимый, родненький! Не спеши, не трогай Перчаточку и сиротку-мальчика Нового Года! Я тебе сейчас всё объясню!
     - Это ты остановись, отец! Уйди с дороги! Что ты делаешь?! О чём молишь меня? - возопил потрясённый до глубины души дедушка Мороз. - Я ведь шёл к тебе за помощью! Шёл за сердечным приветом, за утешением. А что получил в ответ?!
     Там, в туннеле, Чёрная Перчатка - соперник мой яростный! У неё в плену Татка - невеста моя драгоценная! Да ещё, возможно, Елизавета - подружка Алёши. Есть у меня и такие подозрения. И ты не велишь мне схватить моего врага?! - Дедушка Мороз всем своим разумом искал оправдания отцу, которого привык любить и почитать, но оправданий ему сейчас не находил. Он то порывался бежать за Чёрной Перчаткой в коридор, то боялся обидеть Сапожника, оскорбить его гостеприимство, и потому только размахивал руками да вопрошал, не получая никакого ответа:
     - Она одурачила тебя, добрый старик? Прикинулась очередной застенчивой странницей? Бродячей собачкой без кола - без двора?! Привязала тебя, тем мне и отомстила? Исполнила свою угрозу? Насолила-напакостила? Встала между нами черной зловещей тенью?  
     Но Сапожник в ответ только стонал, не смея произнести перед сыном ни одного лживого слова. Но он и правду сказать не мог, потому что правда была такой: «Нет, нет, не прикинулась. Не обманула меня. С самого начала знал я, кто она. Знал, что ты с ней во вражде. Что она ведёт с тобой нечестные и опасные игры. Да вот нашлись у меня причины, чтобы обмануть тебя, сынок! Очень серьёзные причины. Но захочешь ли ты меня понять?»   
     Сапожник молчал, а дедушка Мороз, остывая уже, горестно качал головой:
     - Эх, папа-папа! Неужели ты думаешь, что я пожалел бы для Перчатки кусок мяса, миску супа, тёплое одеяло и конуру, если бы она была самой обыкновенной собакой? Но она сама обязала меня её ловить! Сама вызвала на это глупое состязание! Пустилась на хитрость и коварство! И мальчик Новый Год её поддерживает! Мой мальчик Новый Год! И ты болеешь за противную мне сторону?
     - Да! Объясните нам, пожалуйста, - взволнованно произнёс Алёша, - почему вы помогаете Чёрной Перчатке, а не нам? Я считал вас самым добрым на свете, после дедушки Мороза, конечно, хотел брать с вас пример, рассказать о вас родителям и Елизавете, а вы!..
     Прижатый к стенке, Сапожник уже приготовился дать честный ответ, но в этот миг в комнату возвратилась канарейка. Оказывается, несмотря на больное крыло, она устремилась по следам Чёрной Перчатки и теперь принесла друзьям такие известия:
     - Собака и мальчик в речной долине!
     Сапожник вздрогнул, а потом озабоченно спросил:
     - А во что она одета?
     - Кто?
     - Крошка Чёрная Перчаточка.
     - Как обычно, в свою кожу! - отвечала с недоумением канарейка.  
     - А кожа была у неё тонкая, демисезонная, или же с зимней подкладкой?
     - Этого я не видела, сю-сю-бю-бю, сю-сю-бю-бю! - засвистела рассерженная птица. Она, конечно, хотела, чтобы дедушка Мороз поскорее нашёл свою невесту, которая была её хозяйкой, и теперь её тоже возмущало, что Сапожник беспокоится не о родном сыне, а о его противнике по игре.
     А наивный и доверчивый старик всё сокрушался:   
     - А на голове у неё что? Она надела мою шапочку? А на шею повязала платочек? Продрогнет в ночи! Росой покроется!
     Канарейку же так бесила забота Сапожника о Чёрной Перчатке, что она на лету всплеснула крыльями, отчего едва не кувыркнулась на пол:
     - Что я - нянька ей?!
     Старик сочувственно крякнул, он не услышал иронии в голосе расходившейся птицы.
     - А на ногах у неё что? То есть на лапах? - всё тревожился он. - Она надела новые ботиночки?
     Канарейка гневно запрыгала по столу.
     - А на ногах у неё когти, а на шее голова!
     Дедушка Мороз укоризненно покачал головой:
     - Но ты не ответил на вопрос Алёши, отец. Почему ты помогаешь нашему неприятелю?
     Свеча, которую держал Сапожник, замигала, а потом и зашипела, потому что на неё упала старческая слеза. Старик признался:  
     - Она пришла как-то под утро. Худенькая, тощенькая - перчаточка с детской руки. По её лакированной кожице стекали струи ледяного осеннего дождя. Она жалостливо, щемя моё сердце, рассказала о том, что с детства одинока, потому, что за ненадобностью выброшена хозяином на помойку. Двойник она его. Потому у неё от роду не было пары, то есть второй перчаточки, близнеца. И ещё она сказала, что там, в овраге, её ждет множество таких же, как она сама, двойников, давно не кормленных и озябших. А в подвале - один запертый родной матерью, одинокий и отчаявшийся мальчик. «А ты, старик, такой добрый, - сказала она мне, - про тебя рассказывают в лесу такие потрясающие егенды! Так помоги же и нам! Будь милостив - и твой сын, дедушка Мороз, станет тогда тобой гордиться!»
     Я накормил её, а потом и её друзей. Отдал им всё, что у меня оставалось после последнего налёта добрых соседей. Мог ли я поступить иначе? Да разве ты, швын мой, не поступил бы точно так же, как я? А они всё брали, ни от чего не отказывались. Даже заветренные колбасные обрезки унесли. Потому что были по-настоящему голодны. Понимаешь, швынок? По-настоящему! Я бы отдал им на растопку мои обои, да они уже были подарены соседям! Я бы отдал мой паркет, но у меня его уже не было!
     Им бы всё пригодилось, потому что где-то в лесу, неподалёку отсюда, они облюбовали себе какой-то дом, вроде лесной гостиницы. Да он тесен для них. Их слишком много. Многие проводят ночь под открытым небом!
     И с того дня они часто приходили ко мне, то по двое, то по трое, а то и гуртом. Сколько их, выброшенных нерадивыми родителями на улицу! Сердце моё заходилось от сострадания! И я их обнадёживал: «Приходите, ребята, когда прибудет мой сын! Он обязательно когда-нибудь навестит меня! Может быть, года через два. Он, хотя и бывает у меня не часто, о-очень, о-очень хороший! Просто он вырос, и ему давно уже не до меня. У него есть волшебные буквы и замечательный чёрный чемоданчик. Он вам обязательно поможет!» Вот они и пришли… За своим! За обещанным! Что же тут особенного? - простодушно спрашивал Сапожник и всё пожимал плечами. - И мальчик был с ними. Он ждал их наверху. Худенький такой мальчик. Он им вместо отца.
     - Ну и ладно! Ну и ладно. Приходили и приходили! - отходил уже сердцем дедушка Мороз, которому было стыдно за то, что он не только целое столетие не навещал свою девочку, но и года два или три не был у родного батюшки. Оттого и нажил, должно быть, двойника своего, Синенького. - Разве я бьюсь в игре с Перчаткой насмерть? Конечно, нет! Так что буду к ней и к мальчику Новому Году снисходителен да милостив. Особенно к мальчику. Ведь я до сих пор его люблю. И мне странно и дико, что, удрав от меня, он связался с бессовестной Перчаткой. Эх, найти бы его да поговорить по душам! И чего он всё от меня бегает - скрывается? Почему не объяснит, где жил весь последний год? - Дедушка Мороз глубоко задумался. - А ведь среди этих двойников мог быть и мой, - обратился он к Алёше. - Вполне возможно, что и Синенький к Чёрной Перчатке прибился. Хотя для него было бы лучше, если бы он пришёл ко мне.  
     - Да оценят ли враги ваше великодушие? - живо отозвался на эти слова мальчик. Он жалел  об упущенной возможности пленить - победить Перчатку. Ведь от этого зависело, когда наступит конец игры с ней и он вернётся домой, к Елизавете и родителям. А домой уже давно хотелось.    
     Сапожник молчал. Он так жалостливо переминался с ноги на ногу, что его сын вдруг понял, что у него ещё есть что-то на совести. Наконец,старый мастер не выдержал и тонким голосом попросил:
     - Не брани меня, Морозушка! Не ругай, пощади, смилуйся! Но я отдал Чёрной Перчатке… и твои золотые буквы!
     - Что?! - вскричали хором дедушка Мороз, канарейка и Алёша.
     Им даже показалось, что они ослышались. Пол закачался под их ногами. Как же они теперь - в дороге да без букв?! А чудаковатый Сапожник кинулся к своей постели и достал из-под подушки пустой кисет, ласково протянул его сыну.
     - А вот мешочек я оставил тебе. Ты ведь мешочки лю-ю-юбишь!   
     Дедушка Мороз молчал, молчал скорбно, долго и оскорблёно. Молчали и его друзья. Он, конечно, любил людей и зверей. Он любил уже и дедушку Мороза - Синенького, хотя не видел его пока ни разу, считал своим братом. Любил и мальчика Нового Года, желая вернуть его в свой дом. Но Чёрную Перчатку он любить не мог. Она строила ему козни! Она издевалась над ним! Она грозилась расправой над его родителями и невестой!
     Всю жизнь, встречая раздетых, дедушка Мороз одевал их; встречая голодных - кормил; встречая неутешных - утешал. Лишь одно он никогда не делал: он никого не предавал. Ни людей, ни зверей, ни птиц. Ни больших, ни маленьких. Никому не делал никакого зла. И теперь ему было не понятно: почему родной отец предал его, своего единственного сына. Почему выкрал у него то, что помогло бы ЕМУ в игре с Перчаткой? Накормиться в походе, развести костер, дать палатку в дождь и зонтик в пекло! Найти невесту!
     А малорослый отец дедушки Мороза уже по-отечески протягивал к сыну обе руки:
     - Смилуйся, сыночек! Ты хочешь знать, почему я тебя предал? Нет, не предал я тебя. И в твоей игре я не на стороне Перчатки.
     Алёша и Мороз Сапожникович хмыкнули, но голубые глаза Сапожника глядели правдиво и чисто.  
     - А вот почему, сыночек, я отдал врагу то, что по праву принадлежало тебе: ты и без букв, безо всякого волшебства сильнее их всех вместе взятых. Я подыграл им, не отрицаю! Им, маленьким, жалким в своём глупом тщеславии, в ничтожном коварстве, мелким - в расчётах и мечтах. Но ведь я, Сапожник, всегда покровительствовал только слабым! А ты не СЛАБЫЙ! Так прости меня за это!
     Ещё вчера ты был взрослым. А захочешь, станешь взрослым опять. А они никогда не повзрослеют. Им не ведома сила опыта жизни. Потому в Игралии и часы навсегда разбиты. А ты уже родился стариком - мудрым в своём сострадании к людям и к зверью. Так прости меня и за это!
     Тебе кажется, что ты проигрываешь? Нет, ты просто отложил на время свой триумф. На какие-то несколько дней, быть может!
     - Но Чёрная Перчатка похитила у меня уже всё, всё! - жаловался дедушка Мороз отцу: - Татку, чемоданчик, буквы!    
     - Ты всё равно сильнее их, сынок!
     - Перчатке помогает мальчик Новый Год!  
     - Ты всё равно сильнее!  
     - Я сейчас всего-навсего ребёнок!  
     - И всё равно ты сильнее! О, какая сила таится в детстве, если бы ты знал! Я-то знаю! Я - твой отец! Потому правильно сказала однажды Татка: детство, сколько бы оно ни страдало, не знает испепеляющей ненависти. Требуя пощады к себе, оно щадит и других. Вот ты каков!
     … Где-то в подземном корабле Сапожника пробили склянки. Проснулась и скромно хрюкнула странница - свинья. В ванной завозился недовольный жизнью бегемот. Склянки возвещали детям и старому Сапожнику, что наступило очередное прекрасное утро. Но этот  звон благовествовал ещё и о том, что жизнь не заканчивалась. Пусть вчера наших героев настигли беды и унижения, зато сегодня их встретят вера и надежда.
     Не выспавшиеся друзья вновь стали собираться в дорогу. Позавтракали угрюмо и молча. Напутственные слова Сапожника ни у кого не вызывали энтузиазма. Дедушка Мороз был заметно подавлен. Он всё ещё не понимал своего отца.
     Перед выходом из дома канарейка с удобством расположилась на его плече. Алёша топтался у дверей каюты, низко опустив голову и не глядя в глаза Сапожнику. Теперь ему уже было не так хорошо, уютно и тепло в его доме.  
     И всё-таки, несмотря на разочарования детей, сам Сапожник просто сиял от счастья. Он проводил их до самого выхода из туннеля. И Морозушка не смог отказать отцу в прощальном объятии. Ведь когда-то отец его учил: «Уходя, оглянись! Посмотри, что ты оставляешь за своей спиной». Дедушка Мороз-мальчик не хотел оставлять в этом доме тяжёлую ссору с отцом, разрыв отношений, обиды. И поэтому, как бы ни было ему сейчас трудно, он выдавил из себя ответную улыбку и пожал отцу руку.  
     Сапожник в волнении повторил:
     - И всё равно ты сильнее!   
     Сын вяло кивнул, и товарищи поплелись прочь от подземного корабля. На душе у них было тяжело. Они не знали пока, куда направить свои стопы.
     … На берегу Дверцы, вдоль которой они теперь шли, было сумрачно и туманно. Ночью прошёл дождь, и под ногами чавкало. До одурения пахло сладкой речной водой и  кислой лесной травой. Дедушка Мороз и Алёша не без труда взобрались по скользкому склону на крутой остроконечный холм и вдруг увидели внизу, в открывшейся им долине  удивительное шествие. То была нестройная колонна ковыляющих полусонных зверей и вещей.
     Кого в ней только не было! Выстроившись в цепочку, шагали по влажной траве многочисленные горемыки слоны и шакалы, лисы и зайцы, ежи и лоси. У каждого из них чего-нибудь не хватало. У кого носа, у кого уха, у кого глаза, а у кого и хвоста. Это были уродливые человеческие недостатки, которым вызвался помогать мальчик Новый Год. А рядом со зверями катились, тащились, подпрыгивали,  семенили всевозможные вещи, испорченные по самой своей природе. Треснувшие молотки, беззубые пилы, дырявые корыта, разбитые стулья, драные веники, молчаливые поломанные детские игрушки. И они, все до одного, были инвалидами, иступившимися, поломанными, покусанными, побитыми.  
     - Кто это? - невольно воскликнул Алёша, сердце которого сжалось от сострадания и боли.
     - Это двойники наших благородных волшебников, хозяев детских игр, - печально откликнулся дедушка Мороз-ребёнок. - Их родные дети. Уродившиеся в волшебных тазиках да, видно, выброшенные за ненадобностью на улицу. Потихоньку, пока никто не видел.
     Неужели и мой Синенький - такой же горемыка? - вырвалось вдруг у мальчика Мороза. - И твой Лёшик?!.. Эх, не хотелось бы мне их обездолить!
     Звери и человекоподобные вещи с трудом тащили на себе продукты и одежду,  полученные от Сапожника.
     - Какие-то они совсем не страшные! - вырвалось у Алёши.
     И вдруг мальчики разглядели в этой толпе единственную человеческую фигуру. Это был ребёнок, одетый, как и великое множество других мальчиков, в голубой джинсовый костюмчик. И хотя он ехал верхом на Чёрной Перчатке, держа спину неестественно прямо, как держат её обычно гордецы, он то и дело поёживался на утреннем холодке, вздрагивал и жалко потряхивал плечами. Неужели это - Новый Год?
     Ни Татки, ни Елизаветы в толпе не было.  
     В этот момент зелёная равнина осветилась розовыми лучами восходящего солнца. Мир стал шире и выше. Небо приподнялось, и редкие тучки раскраснелись, как краснеют от холодной воды умытые детские щёки. Должно быть, где-нибудь в нашем мире проснулся маленький художник, подбежал к своему не дорисованному пейзажу и сделал его ещё радостней, светлее и прозрачнее. Ведь страна детских игр вечно меняется, вместе с вами, ребята!   
     От хорошей погоды у дедушки Мороза заметно полегчало на сердце. Он повернулся к Алёше и ободряюще сказал:
     - А ведь это даже хорошо, что я стал ребёнком! Будь я взрослым, я бы обязательно сказал сейчас себе: «Экое безобразие! Большой, а связался с маленьким! С Новым Годом то есть! Пытаешься обыграть ребёнка? Это нехорошо!» И, поверь, мне стало бы тогда очень и очень стыдно.
     - А мне не стыдно, - проговорил Алёша и сжал кулаки. - Судя по виду, Новый Год - мой ровесник. И он держит в плену вашу Татку. И крыло канарейке кто-то из них помял. Ух, как бы я побил его, если бы он вечно не убегал! А то всё прячется. Только и вижу его следы да спину, спину да следы. Трус он! Трус!